Но Служба Надзора
не зря нас посетила, у каждого своя работа и плановые обыски надо было уважать.
Поэтому они
тщательно пересчитали все мешки зерна на складе представительства, да еще нашли
около полудюжины в укромных углах.
Обыск возглавлял
симпатичный молодой человек с удивительно пушистым хвостом, улыбчивый и
остроглазый. Чувствовалось, что искать ему нравится, а «вообще руководить»
нравится еще больше.
— Старый
знакомый… — шепнул мне на ухо Рассвет, когда мы с ним наблюдали, как
потрошат наш кухонный подвал. — Ветер его зовут. А обзывают Сквозняком. Он
и в тот раз у нас обыск проводил, когда соль искали. В кабинете Профессора
бумаги проверял. Дотошный человек, всю мою переписку с Горой, а там четыре
толстенных папки, прочёл. А у Профессора, представляешь, в корзину для ненужных
бумаг залез.
— Соль
искал? — спросила я в полном восторге от дотошного представителя Службы
Надзора.
— Не
иначе! — присоединился к моему веселью Рассвет.
В целом обыск
прошёл спокойно.
Были все наши,
кроме Льда — он избегал присутствовать на таких мероприятиях, считая, что чем
меньше будет сталкиваться с официальной властью, тем лучше будет для дела. И
поэтому он с самым серьёзным видом взял карандаш, лист бумаги и книгу про
Смелых в качестве подложки (она была весьма представительна и в длину и в
ширину) и пошёл на рынок переписывать указ со щита.
Но в его
отсутствие Копчёный, который уже воспринимал кухню, как личную вотчину, не смог
вынести вторжения на свою территорию чужаков и кинулся отстаивать права
угнетаемых.
Пока мы сообразили,
почему это обыск вдруг застопорился, а надзорщики кричат, словно им хвосты
дверью придавили, Копчёный успел поцарапать всех обыскивающих.
С большим трудом,
подключив Града, мы втроем загнали разбушевавшегося котёнка в корзинку и
закрыли там. Стало безопаснее, но не тише.
Копчёный начал
завывать из корзины, как зимний ветер в горах.
Это, почему-то,
настроило Града на лирический лад и, пока представители власти мазали царапины
слезой Медбрата, которую, сжалившись над бедолагами, я выдала из кухонных запасов,
Град растроганно сказал, вглядываясь поверх наших голов в что-то, совершенно не
видное остальным:
— А я
студентом жизнь весёлую вел… Дома частенько не ночевал. Мама моя очень по этому
поводу переживала. И однажды, рассказывает, когда меня дома не было, она
услышала, как под окнами плачет кто-то. Мама решила, что это младенца нам
подбросили, которого я вот так, не ночуя дома, нагулял. Взяла фонарь и пошла на
улицу: внука искать. Вышла, — а это кот так орет. Весна.
— Нашла
младенца-то? — спросил Рассвет, замороченный всем этим бедламом.
— Какого
младенца? — с недоумением переспросил Град.
— Покажите
подвалы, — подошел к нам, потирая свежую царапину на щеке, остроглазый
руководитель обыска.
Мне — персонально
— улыбнулся. Хорошо так улыбнулся, взбадривающе. Такой вот улыбкой, когда сразу
понимаешь, что ты ещё, слава Сестре-Хозяйке, в возрасте, когда лекари говорят
тебе «раздевайтесь», а не «покажите язык».
— А у него
глаза косые… — тут же заметил Град, чуть Служба Надзора перешагнула за
порог кухни, удаляясь в подвал, куда их повел Рассвет.
— Не
заметила, — с удовольствием отозвалась я. — У него всё, что надо,
прямое.
— Люди с
такими хвостами ветрены и легкомысленны, — предпринял новую попытку охаять
офицера Службы Надзора Град. — Вот посмотри на мой хвост, — предъявил
он свою заднюю конечность, — сразу видно, что такой хвост принадлежит
человеку основательному, верному и заслуживающему всяческого внимания.
— Ага, то-то
твоя мама младенцев по весне под окнами искала, — подтвердила я. —
Что-то твоя теория выглядит как-то не убедительно.
— Да ты не
видела, какой красоты и пушистости был мой хвост ту счастливую пору! —
фыркнул Град. — Тогда я мог себе позволить быть легкомысленным и ветреным.
Девушки толпами бросались мне на шею. Я их любил и они меня тоже.
— Ты, главное,
сейчас будь недоверчив и осторожен, — посоветовала я. — Лёд
отоварился приворотным зельем, не знает на ком проверить. А оно такое крепкое,
что одного глотка хватит, чтобы хвост облез раз и навсегда, никакие примочки
пушистость не вернут, и на любовь девушек рассчитывать будет сложно.
— Так надо
было этому Сквозняку зелья и подать! — обрадовался Град. — Раз тебе
его косые глаза нравятся.
— Ты хочешь,
чтобы у нас каждую неделю обыски проходили? — фыркнула я. — Мне-то
что, давай нальём. Потому что глаза у него не косые, а очень даже ничего. Но
там зелье на Льдину заряжено, представляешь, сколько осложнений будет?
— Во времена
пошли! — возмутился Град. — У девушек приворотного зелья под рукой
нет, а у юношей завались, не знают, кому подлить. Куда глава представительства
смотрит, непонятно!
— Глава
представительства смотрит сюда, — отозвался Профессор, появившийся на
пороге кухни. — Кто орёт, дети, кого вы мучаете? Не могли потерпеть, пока
посторонние представительство покинут? Что после этого скажут о порядках,
царящих у нас в резиденции?
— Это котёнок
корзину доламывает, — объяснила я. — Он у нас, оказывается, офицерами
Службы Надзора за Порядком питается.
— Какая
полезная зверюшка, — заметил Профессор. — Но нам она не по карману. А
где наши гости?
— Они обыскивают
подвалы, — сообщил Град. — Остальное уже всё осмотрели.
— Пойду,
посвечу им, — сказал добрый Профессор, снимая с полки подсвечник с огарком
свечи. — А то вдруг не найдут.
Помощь Профессора
в обыске подвалов оказалась неоценимой.
Благодаря ему Служба
Надзора быстро их проверила, оставленные для неё мешки нашла, поставила в
учетных листах крестики и с облегчением покинула представительство под
завывания Копчёного.
Остроглазый Ветер,
который Сквозняк, улыбнулся мне ещё разок на прощание к моему удовольствию и к
удовольствию Града, который выжал из этой прощальной улыбки ещё массу
возможностей позубоскалить на счёт доверчивых девушек, кидающихся на белозубые
улыбки и пушистые хвосты офицеров, а потом роняющих слезы в кастрюлю, когда ими
попользуются и бросят.
Всё это было
весело, плохо было другое: опять застопорились операции с солью. Из-за караулов
на дорогах вывезти её со скважин было невозможно. А ту, что уже вывезли, из-за
разбушевавшегося моря нельзя было отправить в Ракушку.
Деятельность
представительства замерла.
Да и всего
Отстойника тоже: что-то делать, когда, похоже, вернулась зима, и холодный ветер
бьёт по щекам, стоит только высунуть нос на улицу — совершенно не хотелось.
Всё
представительство переместилось ко мне на кухню: поближе к жарким плитам и
очагу.
