Пришлось идти на
голубятню, которая была устроена в одной из мелких башенок Огрызка.
Саму голубятню
сделали из короба от старинного экипажа, похоже, ещё тех времен, когда внутрь
их ставили кровати и столы, а тянули эти солидные средства передвижения не
лошади, не мулы, а медлительные быки — спешить тогда было некуда.
Теперь же кроватей
и столов внутри не было, а были жёрдочки, на которых ворковали, уррркали,
мурлыкали и чуть ли не квакали всякие разные голуби.
Голуби были в ведении
Рассвета, — он с ними почту отправлял, да и просто любил возиться,
выпуская их по вечерам в бездонное небо покувыркаться всласть. Я не смотрела —
моё небо было раз и навсегда отдано драконам, и теперь я вообще старалась
поменьше задирать голову вверх.
Но кормить голубей
Рассвету помогала. Мои познания здесь были минимальны: если попросят, то налить
воды, насыпать зерна, а главное, проследить, чтобы люк, ведущий на площадку с
голубятней, был плотно закрыт, и у Копчёного не возникло бы желания посмотреть,
что там наверху уркает, мурлычет и квакает.
Когда я насыпала
зерно по кормушкам, прилетел ещё один голубь с запиской на лапке.
Я сняла ее. Не
удержалась, конечно, развернула. Мелким «голубиным» почерком там было написано:
«Пятый Угол проверен».
«Ну и что?» — вот
и всё пришедшее мне в голову.
* * *
Наши вернулись
радостные: и почта пришла обширная, и товаров прислали много.
Я получила пачку
писем для себя и одно от сестры для Ряхи. Их переписка, похоже, крепчала. Вот
забавно…
Профессор сразу
пошёл разбирать полученные пряности, готовя очередное душистое искушение для
жительниц Отстойника и финансовую дыру для кошельков их мужей.
Я отдала ему
записку, полученную с голубиной почтой, и понеслась на кухню, где у меня
подгорал ужин, так и не узнав, откуда записка и что всё это обозначает. Письмо
сестры к Ряхе меня интересовало куда больше.
* * *
Утром пришлось
отправиться на суд: Лёд из-за ранения не мог быть представителем от нас,
послали Рассвета, ну и меня в качестве главного свидетеля.
Мы решили подождать
экипаж в комнате Льда, заодно и послушать его ценные указания.
Лёд так и лежал на
животе. Плечи и спина его понемногу заживали, но до полного выздоровления было
далеко. Лёд злился, лежать ему смертельно надоело, но вставать пока было
нельзя. Так сказал лекарь.
Единственным
развлечением для Льда стал Копчёный, который часами охотился на тапок с
привязанной к нему веревкой. Этого зверя для охоты придумал и воплотил в жизнь
Град, торжественно вручив конец верёвки раненому. Лёд дергал за веревочку,
тапок шевелился, котенок с урчанием вцеплялся в него и трепал, и всем было
весело (кроме тапочка).
Продемонстрировав
нам, как Копчёный нападает из засады, Лёд сказал мне:
— Ты не давай
Рассвету особенно увлекаться собственным красноречием. Бди и помни, что свидетели
частенько оказываются обвиняемыми.
— Так может
быть мне вообще лучше не ходить? — перепугалась я. — Вот ещё надо,
словно других бед у меня нет!
— Да не
бойся! — подбодрил добрый Лёд. — На первом заседании вряд ли обвинят.
— А почему
тогда сам Профессор не идёт? — возмутилась я. — Почему?!
— Поддерживает
престиж Огрызка, — пояснил Рассвет, сидящий на подоконнике. — Будет
тебе глава представительства на каждое судебное заседание бегать, вот ещё!
Вполне достаточно сотрудника представительства и практикантки.
— Опять
дипломатия, — скривилась я. — Куда ни плюнь — одна дипломатия. Кидают
практиканток суду на съедение, и всем плевать!
— Не
переживай, — посоветовал Лёд. — Заменить тебя на кухне некем, так что
Град здание суда по камешку разнесёт, когда проголодается. Всех перестреляет.
Хи-хи.
— И зачем я
завтрак сытный сделала? — вздохнула я. — Теперь он долго не
проголодается. А ты?
— Я тоже
продержусь до твоего возвращения, — пообещал Лёд. — Не бойся, всё
представительство предпочтет бой принять с судебной властью, чем мыть посуду.
Спасём мы тебя.
— Как же,
Профессор научился посуду мыть, обойдетесь и без меня. Так даже экономней
будет.
— И не
надейся, что тебе удастся улизнуть от мытья посуды. Практика — это святое.
— Не наступай
мне на больной хвост! — заныла я. — Я должна практиковаться или по
вскрытию погребений или по анализу женских украшений.
— Тебе могилы
пораскапывать захотелось? — уточнил Рассвет и почесал в затылке. —
Странные какие-то нынче вкусы у девушек. По мне, так лучше посуду мыть.
— Ну и
мой! — обрадовалась я. — Требую предоставить мне практические занятия
согласно разрабатываемым мною темам!
— Если очень
хочешь, как я поднимусь, свожу тебя к одному заброшенному захоронению, —
пообещал Лёд. — Вскрывай, сколько душе угодно. Правда, когда местное население
тебя попытается растерзать, — не жалуйся. Народ здесь тёмный и очень не
любит, когда лезут в могилы их предков.
— Нет, ты мне
лучше украшений побольше купи. А я буду отслеживать на их примере изменения. И
носить, — мечтательно сказала я.
За окном загрохотал
колёсами наш экипаж: кучер на свежих лошадях приехал из своего дома.
— Всё,
пора, — поднялся с подоконника Рассвет.
Лёд грустно
вздохнул и снова дёрнул за верёвочку. И сказал мне в спину:
— На случай,
если ты не вернёшься, знай: Профессор действительно не умеет наводить чистоту и
порядок, тебя нам будет очень недоставать.
— Похоже, ты
выздоравливаешь, — отозвалась я.
* * *
К зданию суда мы
подъехали с шиком.
Кучер, тоже
великий знаток дипломатии, умудрился так остановить экипаж, что перекрыл подъезд
к суду всем остальным.
Солнце било в
зашторенные окна экипажа, заставляло ещё ярче светится всеми эмалями герб
Ракушки на его боках.
Благодаря усилиям
хитрого кучера наш приезд сообщал окружающим на безмолвном языке, что смешно
даже подумать о наличии злодейских замыслов в отношении захудалой прачечной у
людей, которые ездят на такой роскоши.
Когда на белый
свет выбрались мы с Рассветом, очень похожие на парочку выпускников перед
экзаменами, впечатление (по плану) должно было усилиться. Одни мои кружевные
манжеты и воротничок на строгом тёмном платье чего стоили! И хвост я держала в
лучших традициях пансионата, строго параллельно заднему шву юбки, наша
надзидама бы прослезилась, увидев это.
Ну а аккуратный,
сосредоточенный Рассвет, держащий под мышкой папку с бумагами, меньше всего
напоминал негодяя, способного подговорить кого-то поджечь прачечную.
