Ряха оскалился в
жутковатой ухмылке, особенно выразительной на его тёмной от ореховой настойки
физиономии.
— Вот именно
этого я тебе, Двадцать Вторая, обещать не могу. Но что ты об этом узнаешь —
всенепременно.
— И на том
спасибо… — обиделась я. — И вообще, только пальцы испачкала с твоей
дурацкой настойкой! Чуть манжеты не заляпала, а ты даже слова про них не
сказал! Совсем забыла: письмо тебе, пока не сде…
Ряха выдернул у
меня из руки письмо, не успела я даже фразу закончить. А я такое условие отдачи
придумала! Вот гад!
— Сегодня
ничего делать не будем, иди домой, — сказал он. — Я подсохну, темноты
дождусь, чтобы людей не пугать, да в гарнизон пойду. Кстати, голову даю на
отсечение, что тот тип был в суде, когда вы народ веселили. Я не пошёл, не стал
светиться.
— Там был
весь Отстойник, — вздохнула я печально.
* * *
Идя по тропинке к
подвесному мосту через Гадючку, я думала, что значит Ряхино «ты об этом
узнаешь». Слишком уж выразительно он это сообщил.
На лёгком мосту я
на мгновение остановилась, столкнула носком туфли лежащую на его настиле
большую сосновую шишку и оглядела оба берега реки — тот, на котором высился наш
Огрызок и тот, на котором кроме леса ничего не было.
И вдруг над горами
заметила золотой всполох.
Сердце мое ухнуло
вниз, радость заполонила до краёв, словно вернулись разом все звуки и запахи,
небо из мелкого и тусклого стало бездонно синим и накрыло меня звенящим
колоколом.
А когда моргнула,
дернулись ресницы, — золотой всполох исчез. До рези в глазах вглядывалась
в зубчатый контур гор. Ничего… То ли вечернее солнце сыграло злую шутку, то ли
мне просто почудилось…
И мир снова стал
сереньким, негромким, небо оторвалось от земли и зависло плоской крышкой на
кастрюле Чрева Мира.
Отправив в воду
ещё одну шишку, я спокойно пошла домой. Спокойно и задумчиво приготовила ужин.
Накормила представительство. Перемыла посуду. Подтёрла пол на кухне. Пошла к
себе.
Солнце садилось,
золотило окна.
Снизу кинул в
стекло камешек Янтарный.
Я привычно
распахнула створки, спустила лестницу. Небо было чистое, ни облачка. Совсем
пустое. Солнце застыло на нём, как на сковороде.
И я сорвалась.
Когда в окне
показалась голова Янтарного, улыбка на его лице меня чем-то не устроила. Просто
оскорбила. И я наорала на него так, что он лишь ошарашенно помотал головой,
отряхиваясь, словно на него ведро воды выплеснули. И молча стал спускаться.
Спрыгнул на землю и пошёл восвояси.
Недолгое время
спустя после того, как Янтарный ушёл, в комнату заглянул Рассвет в поисках чего
бы почитать перед сном. И тоже узнал о себе много интересного, и чуть не
лишился доброй трети хвоста, когда я хлопнула дверью, закрывая за ним.
Потом я швыряла из
окна всякие мелочи, преимущественно косметические. Особенно красиво падали
маленькие флакончики из разноцветного стекла с душистыми эссенциями. Они
разбивались о камни вдребезги, острогранные осколки лучились под заходящим
солнцем всеми цветами радуги.
Потом пришёл Град
и, деликатно стучась в запертую дверь, спросил, что за гром и звон у меня.
Из-за закрытой двери я посоветовала ему не лезть не в своё дело.
Потом я
разрыдалась, забралась на кровать с ногами, закуталась в покрывало и села,
прислонившись к стене. Ревела, пока нос не распух и глаза не стало щипать.
На улице давно
стояла глухая ночь, свежий ветер задувал в распахнутое окно, колыхал занавески.
Звёзды горели над горами как осколки моих флакончиков. Красные, синие, зелёные,
фиолетовые…
И ни одной золотой
звездочки на небе из моего окна не было видно. Хорошо… Словно душу мне этот
отблеск пропавший острогранным осколком на тонкие ленточки исполосовал, так
больно. Думала ведь до этого, что всё, освободилась, отдала земле свою боль.
Куда там… По-прежнему словно стрункой-удавкой горло перехвачено, звенит струнка
туго натянутая, режет кожу, поёт. На одном конце её петли я, другой в никуда
уходит. В никуда, где скрылся дракон. Не пересекаются пути драконов и людей, у
каждого своё небо…
Понемногу я
выревелась. И ещё долго-долго сидела молча, прижавшись щекой к холодной стене.
На один короткий миг почувствовала, словно где-то далеко-далеко кто-то тихо
вздохнул. Показалось, наверное…
Потом мне стало
очень стыдно.
Ни за что, ни про
что обидела Янтарного, Града, Рассвета. Как плохо… Кто же кроме меня виноват в
моих бедах?
Решила хоть
осколки пока под окном подобрать, а утром уж заняться исправлением всего
остального.
Втянула лестницу,
закрыла окно, зажгла свечу. А когда распахнула дверь, увидела стоящую за ней на
полу чашу, полную конфет и записку сверху: «Съешь и не злись. И это пройдёт».
Забрала конфеты,
печально съела их одну за одной, сидя на кровати. И легла спать с нечищеными
зубами.
Глава семнадцатая. НА СЛЕДУЮЩЕЕ УТРО
На следующее утро
мне весь мир вокруг был немил.
Болела голова,
живот крутило — от немыслимого количества конфет, наверное. Хорошо ещё, зубы не
ныли.
И Град, и Рассвет
делали вид, что вчера ничего не было. Благородно с их стороны, но всё равно
тошно. Единственное дело, на которое меня хватило утром — написать покаянное
письмо Янтарному.
Град собирался по
делу на Гору и подозрительно безропотно согласился отдать послание адресату.
После этого я
сбежала в леса. К Ряхе.
Ряха, в отличие от
меня, выглядел веселее, чем вчера. Лицо у него было обычного цвета, видимо, он
смыл с него излишек ореховой настойки, тело же действительно приобрело цвет
загара, правда местами пятнистого: вчера я неаккуратно прокрасила ему спину и
бока, но издалека всё смотрелось впечатляюще.
— Хорошо, что
ты пораньше пришла, — обрадовался Ряха. — Поприседаем подольше.
Смешно, но именно
летание вверх и вниз на Ряхиных плечах лучше всяких лекарств разогнало мою
печаль. Я слегка взвизгивала от восторга, ухая к земле или наоборот, возносясь
к низко несущимся облакам. Все печальные мысли перемешались и вылетели прочь.
Когда Ряха в
очередной раз выпрямился, сверху я увидела, как шевельнулись кусты на краю
лощины.
И встревожилась.
Когда Ряха снял
меня с шеи, сразу побежала смотреть, но в кустах никого не было. Даже если и
кто-то наблюдал за нами, он исчез. Разведчики соперника? Не сунулись под
самострел, нацеленный на тропе, а аккуратно зашли с тыла? Или просто показалось?
Но потом началось
представление, заставившее меня позабыть про все беды и подозрения, потому что
по воле Ряхи я должна была принимать участие не только в качестве зрителя, но и
как судья.
