А в конце пытки,
когда они уж не чаяли от нас отвязаться, мы вытолкнули вперёд моего
одногруппника Штиля, того самого, что тоже участвовал в Боевом Сопротивлении,
одетого и загримированного под декана.
Он развернул мятую
бумаженцию и начал читать заготовленное напутствие новичкам. И почему накануне
его никто вслух не прочёл? Видимо, писалось оно в спешке, и Штилю было не до
полировки текста.
На заключительных
словах речи фальшивого декана первый курс в полном составе покрылся рогами.
Первокурсники
решили, что так и положено.
Преподаватели же,
почему-то, нового заклинания не оценили.
И главное, шуму
было куда больше, чем последствий: рога легко отламывались, без всякого вреда
для владельца. Материал, из которого они состояли, напоминал обыкновенную
морковь, только пожестче.
Нам влепили
строгий выговор, каждому — персонально.
Наверное, декан
обиделся, что Штиль изображал его, а не, к примеру, зам. декана или куратора
курса.
Недельку после
посвящения все поголовно ходили рогатыми, заклиная друг друга по пятьдесят раз
в день. Эти рога мы отламывали и вешали в аудиториях над кафедрами, украшая так
портреты наиболее известных университетских деятелей.
А Штиль решил не
обламывать рога, которые ему назаклинали. К концу дня голова его смотрелась
странно, словно волосы слиплись в пучки и стали дыбом. Когда рога покрыли всю
волосистую поверхность головы, их появление прекратилось, заклинай не заклинай.
Штиль сиял.
Но когда дело
дошло до снятия рогов, — перестал сиять.
Те самые первые
выросты, которые ему нажелали, к вечеру задеревенели и уже не отрывались.
Вот здесь пришло время
шутить декану…
Он сквозь очки
осмотрел колючую макушку и запретил пилить рога, сказав запаниковавшему Штилю:
— Коллега,
ваш эксперимент достоин всяческого восхищения! Вы значительно обогатите своим
опытом рождающуюся в муках новую научную дисциплину «заклинаниеведение» и,
возможно, попадете на её скрижали как один из первых экспериментаторов. Давайте
не будем прерывать этот крайне интересный опыт и подождем пару месяцев (и хоть
бы улыбнулся при этом, изверг!).
Ну не пару
месяцев, а неделю Штилю пришлось проходить с рогами и спать, чуть ли не сидя на
стуле. Потом рога засохли и благополучно отвалились.
* * *
Всё это, конечно,
было весело, заклинания сделали жизнь не в пример интереснее, но я чаще и чаще
начала чувствовать какое-то беспокойство без повода. Словно тесно мне в Ракушке
стало…
К концу четвертого
курса всё кругом раздражало, а что конкретно цепляет, — понять не могла.
Особых претензий
ни к чему не было, я любила и дом, и Университет, и город. Мне здесь было
удивительно уютно, но беспокойство не проходило.
Подумав, я решила
сходить посоветоваться к Ножу, приятелю сестры, одному из организаторов Боевого
Сопротивления.
После того, как он
и его люди освободили Ракушку, Нож ушел в тень, не взваливая на себя никаких
официальных должностей и занимаясь самыми разнообразными делами, — ведь и
он, и его друзья к началу войны были всего лишь студентами-старшекурсниками.
Все, кто уцелел от Боевого Сопротивления, после победы пошли доучиваться.
Нож аккуратно
закончил Университет, потом получил степень магистра, должность младшего
преподавателя и право вести экстраординарные лекции.
«Нож — он
умный», — так рассуждала я, спеша после занятий к старым корпусам
Университета, где были лаборатории. — «Он умный, несмотря на то, что
позавчера сестра прилюдно его обозвала дураком! Здесь она не права!»
Чтобы найти Ножа,
нужно было выбрать самое закопчённое из всех закопчённых помещений.
Рецепт был
проверенный, Нож сидел в чёрной от копоти лаборатории и тёр в фарфоровой ступке
какой-то порошок.
— Пушистая
Сестричка! — обрадовался он. — Заходи, заходи! Рассказывай. Хоть
отдохну, устал как собака.
Мой сбивчивый и
путаный рассказ ни о чём он выслушал на удивление внимательно, а потом
некоторое время молчал, крутя пестик в ступе.
В принципе, на
такую реакцию я и рассчитывала, как ещё можно реагировать на жалобы типа
«что-то не так, а что — непонятно…»?
— Извини
меня, конечно, Пушистая Сестричка, — наконец сказал он, — но ты
последняя заметила, что с тобой, в самом деле, не всё в порядке.
И снова замолчал.
— Ты
продолжай, продолжай… — подбодрила я его с интересом.
Нож продолжил, и
такого продолжения я не ожидала:
— Тебе самой
не кажется странным, что у тебя до сих пор нет друга? — спросил
Нож. — В смысле, парня?
— А кто в
этом виноват? — охотно возмутилась я. — Вы — преподаватели! С таким
учебным расписанием времени не то, что на личную жизнь, на сон не остаётся. В
туалете и то приходится конспекты читать. А потом, я, наверное, и не нравлюсь
никому, именно в этом плане.
— Да в том-то
и дело, что нравишься, — совершенно серьёзно сказал Нож. — И никакое,
даже самое плотное расписание личной жизни не помеха, я тебе почти как член
вашей семьи говорю, если Светлая, конечно, сменит гнев на милость. Ты сама не
замечаешь, но я со стороны вижу: это у тебя нет никакого желания.
— А это так важно? —
фыркнула я, думая, что Нож углубился в какие-то странные дебри. Я к нему с
серьёзным делом, а он…
— Да.
Важно! — отрезал Нож. — Вот ответь мне честно, неужели никто из
вашего курса тебе не нравится?
— Да они все
мне нравятся. Я очень тепло к нашим ребятам отношусь! — возмущенно
воскликнула я.
Это было правдой.
Ребята с курса все как на подбор были очень славные, и я любила их… ммм… как
братьев.
— Этого что,
недостаточно, что ли?!
— Ты бы
видела себя со стороны! — неожиданно повысил голос Нож. — Когда с
тобой пытается познакомиться парень, (а я наблюдал это десятки раз на
университетских вечеринках) ты меряешь его взглядом от макушки до пят, словно
сравниваешь с кем-то невидимым и сравнение всегда не в пользу бедолаги, такое
разочарование появляется у тебя в глазах. И он сбегает, чувствуя это. Кому
приятно знать, что его ставят не выше таракана?
— Ты с ума
сошел… — испуганно сказала я и стала прикидывать, как бы тихо отойти к
двери и незаметно нашарить там хвостом ручку. Вдруг у Ножа сумасшествие буйное?
Вдруг он на людей теперь бросаться будет? Надо лекарей звать.
— Никуда я не
сошёл, — снова нормальным голосом сказал Нож. — Просто ты даже
представить не можешь, насколько всё серьёзно. Ты же уже не Умная.
«Нет, все-таки
свихнулся!» — уверилась я и стала мелкими шажками отступать.
— Ну, сама
подумай, — продолжал Нож, призывая в помощь к своему сумасшествию
обожаемую им логику. — Давай разберем меня. Я — Нож. Я был Ножом в
детстве, остался им и сейчас, и Ножом умру. То же самое со Светлой. Твоя сестра
кем была, тем и останется. А ты… — ты до войны была Пушистой. Потом, когда
вас, малолетних пигалиц, Сильные увезли в эти гадючники, ты стала Двадцать
Второй.
