— А
собаки? — взвыла я.
— Ах да, чуть
не забыл.
Профессор,
поставил фонарь, вынул из кармана склянку и обрызгал меня от макушки до пят
какой-то вонючестью.
— Собаки
пропустят, — сказал он. — Всё, пошла!
И он снова зачитал
пару слов из волшебной тетрадки.
Не успела я и
ахнуть, как обнаружила, что лечу с башни, словно меня из катапульты запустили.
Чем уж мне там Профессор ускорение придал, непонятно, но только попа ныла, как
от хорошего пинка. Кривая траектория моего полета заканчивалась на середине
Гадючки.
В неё, в Гадючку,
я и плюхнулась. Учитывая высоту башни и скорость полета — на удивление удачно.
Если бы я просто кинулась с башни вниз, разбилась о камни двора, не долетев
даже до берега. И тут, видно, без магии не обошлось, ну и Профессор…
Вода была
холодная, я вынырнула, отплевываясь, и быстрое течение понесло меня прочь от
пылающего представительства.
И в самый
неподходящий момент я вдруг мрачно подумала: «А может быть, я была недостаточно
хозяйственной? Невкусно готовила, плохо убиралась? А вдруг у деликатного
Профессора это такой обычай: топить нерадивых практиканток в речке, а потом
заявки в Ракушку на новых отправлять. Это же очень экономно получается. Почему
я никого не знаю, кто бы вернулся из Отстойника после практики?»
* * *
Чтобы попасть в
район складов, минуя центр городка, мне пришлось сделать порядочный крюк.
Мокрая,
несчастная, с прилипшими ко лбу волосами и обвисшим хвостом, я жалась у
заборов, пробираясь по улочкам в нужное мне место. И думала, что делаю это зря:
вся та вонь, которой меня облил Профессор, благополучно смылась в воде и за
свою меня теперь примут лишь потерпевшие кораблекрушение крысы.
Напуганный сегодняшними
событиями Отстойник на пожар представительства реагировал очень сдержанно,
народ сидел за семью запорами и нос на улицу не казал.
Я уже почти
добралась до складов, как услышала позади себя цокот копыт. Холодея,
обернулась. Меня нагонял всадник. Один из тех, что проехали мимо рынка этим
утром. После слов Профессора я вспомнила их всех. Конь всадника показался мне
нереально громадным.
Я побежала. Удары
копыт о мостовую отдавались у меня в голове так гулко, что хотелось прижать
ладони к ушам, только бы не слышать этого грохота. Придавленная новостью о том,
что меня всё-таки нашли, оглушенная при падении в воду, мокрая, я слабо
соображала, что делать, как уйти от конного. Просто неслась по пустой улице, ни
на что не надеясь.
Всадник понял, что
никуда я не денусь, и просто решил смять меня конём, не прибегая к более
сложным действиям.
Я понимала, что
так мне не спастись, — но продолжала бежать. И отчаянным усилием всё-таки
добежала до территории складов Отстойника.
Словно вынырнув из
темноты, по улице навстречу мне неслась лавина молчаливых чёрных псов. Так
много я их никогда не видела. Всё, что я могла сделать: зажмурилась на бегу. Ну
и, конечно, сразу же обо что-то запнулась и растянулась плашмя на мостовой,
ободрав колени.
Собаки обтекали
меня с двух сторон, словно речной поток — остров. И смыкались за мной снова.
Они так и не
издали ни звука, ни когда остановили коня, ни когда сняли с него всадника.
Я с трудом
поднялась, сил хватило лишь на то, чтобы сесть. Посмотрела через плечо на то,
что осталось от моего преследователя, и меня замутило. Всадник был уже мёртв,
конь еще нет, но его рвали на части живым.
Беспросветный
ужас, поселившийся в душе этим вечером, заполонил меня всю. Я сидела на
мостовой, стиснутая с двух сторон двумя серыми лентами каменных оград,
прикрытая сверху равнодушным небом и тихонько подвывала, оплакивая всё на
свете, начиная с себя.
Рядом сел один из
этих громадных черных псов, обнюхал меня, тыкая холодным носом, и вдруг начал
вылизывать мне лицо, стирая шершавым языком катящиеся слёзы. Язык у него был
тёплый.
Остальные псы
пировали за моей спиной.
Потом я всё-таки
заставила себя встать. Черный пёс вильнул слегка хвостом и отправился по своим
делам.
Хромая, я пошла
дальше.
Вот та улица, вот
забор, на котором я сидела. Вот ворота, из которых мы по доскам выкатывали наш
экипаж.
Ага. Первые
наглухо закрытые ворота по противоположной стороне.
Вторые. А вон,
похоже, третьи.
— Стой,
стреляю! — раздалось сверху из укрепления над воротами.
Знакомый голос…
Ох, пора
определяться с его монархической просьбой. Придется согласиться.
— Ряха! —
закричала я, поднимая голову. — Спасай сестру своей королевы!
Глава двадцатая. РЯХА ВСЁ ПОНЯЛ
Ряха всё понял как
надо. Особо и объяснять не пришлось.
Спросил лишь:
— В седле как
держишься?
— Нужда
приспичит, — удержусь, — угрюмо сказала я, пытаясь выжать мокрую
одежду.
— Ну и
чудно, — никак не отреагировал на мою угрюмость Ряха. — Значит, едем.
— А у меня
все мокрое…
— На теле
высохнет.
— А я
заболею.
— Слёзки
глотнешь. Когда хвост горит, болезни не пристают.
И мы поехали.
Двух коней Ряха
позаимствовал на конюшне гостеприимной усадьбы. Чёрные псы проводили нас.
Первым делом мы
осторожно подъехали к кабачку Ряхиной грудастой зазнобы.
— Подожди
здесь, — вручил мне повод своего коня Ряха и вразвалочку пошёл к открытой
настежь двери кабачка.
Я осталась в
седле, в тени забора.
Ряхин конь тихо
всхрапывал и мотал головой, мой, хвала Сестре-Хозяйке, стоял смирно, лишь
подрагивал ушами.
Ряха недолго
пробыл в кабачке. Привычный гул, царящий в таких заведениях, сначала перекрыл
радостный визг, потом, после недолгой паузы, вдруг раздался не менее громкий
возмущенный вопль и Ряха так же вразвалочку вышел, задумчиво держась за
челюсть.
— Здесь еды
не дали, — сказал он невозмутимо, вскакивая в седло. — Ладно.
Попросим в другом месте. Время, жаль, уходит. Плохо это.
И мы поехали в
другое место.
Вторая Ряхина
подружка жила на противоположном конце Огрызка. Ряха поменял тактику и пошёл к
ней через зады: перемахнул забор, протопал по крышам курятников и коровников и
исчез в доме. Там его встретили явно теплее, потому что задержался он надолго.
Я ждала в проулке, где он оставил меня при конях, мёрзла и злилась: ведь сам же
сказал, что времени терять нельзя, а что получается? Разъезжаем по Огрызку,
маячим в разных подозрительных местах, нарываемся на неприятности. Давно бы уже
за городом были.
