— Да так же
бы и относился, — хмыкнул Ряха. — Что тебе, шею теперь свернуть?
— А вдруг и
правда без меня не будет магии?
— Ага,
магическая ось мира сыскалась, — Ряха помотал головой, — Плюнь ты на
это всё. Не забивай голову. Вернулась магия, — будем жить с магией.
Исчезнет магия, — будем жить без магии. Всегда найдется сволочь, которая
что угодно для своих целей приспособит, самое хорошее опоганит. Людей не
поменяешь. Я пока до этого дошёл, хвоста лишился. А ты, если начнешь это заново
проверять, — голову потеряешь.
— Но… —
начала я.
— Двадцать
Вторая, — рявкнул Ряха. — Съешь еще один пирог, вдруг поумнеешь! А я
подумаю, куда нам двигать. Море закрыто. Остались перевалы.
— Ряха, но
там же караулы стоят? — жалобно спросила я.
— Может быть
пробьёмся, — щелкнул по загудевшей тетиве Ряха. — Не бойся раньше
времени. Смысла нет.
Выкатилось солнце.
Роса загорела,
заблестела мириадами искорок. Стало видно, что молодые сосны на старой гари,
где мы остановились, заплетены паутиной. Роса села и на паутинные тенёта,
теперь нити горели, как алмазные подзоры. Мы оказались окружены сетями.
— Эх, было бы
дело в Чреве Мира… — вздохнул Ряха.
— А мы
где? — удивилась я.
— А мы — не
разбери поймешь, в каком-то Шестом Углу… — хмыкнул Ряха. — Там бы я
ни мгновения не ждал, мы бы уже в надежном месте сидели, да чаи гоняли. А здесь
никак решить не могу, что же делать. Куда ни сунься — везде плохо. Котёл
каменный.
— Ряха, —
начала я.
Но он вдруг резко
поднял руку, и я испуганно замерла.
Ряха мягкими,
ласковыми движениями наложил стрелу, держа лук наготове, приподнялся и выглянул
из-за куста. Ну и я не утерпела, высунула нос с другой стороны.
Лавируя между
курганами мусора, по нашему следу шёл человек. Шёл, как по ниточке.
Я даже удивилась:
а чего это он не таится? Потом поняла: по любым здравым меркам мы сейчас далеко
отсюда должны быть. А мы сидим за кустами, пироги едим.
Я скосила глаза,
наблюдая за тем, что делается по правую руку от меня: Ряха оттянул тугую тетиву
уже до уха. На лице его ничего не отражалось, оно было равнодушным и
безразличным. Отпустил. Наложил новую стрелу.
Я снова перевела
взгляд на мусорный пустырь. Человек уже не шёл. Он лежал на нашем следе.
Застреленный насмерть.
Меня поразило, что
утреннюю прозрачную тишину ничто не нарушило. Так же щебетали ранние птахи,
солнце поднялось над землей на полхвоста, не больше, и золотило косыми лучами
капли росы на подрагивающих травинках. Тонко пахли влажные от тумана
белоголовые ветренницы. Запах цветов смешивался с запахом наших лошадей и
кожаных сёдел. А еще одной жизни не стало.
— Ряха, —
шепнула я, глядя на пустырь.
— Что? —
так же шепотом отозвался Ряха.
— Как хорошо,
что ты не вступил в этот отряд.
— Почему?
— В меня так
же стреляли из-за кустов. В Ракушке. Был бы ты там стрелком, — убил.
— Это
точно, — согласился Ряха. — Не шевелись, вдруг он не один.
Мы подождали, но
никто не появился.
— А теперь
уходим, — снял стрелу с лука Ряха. — И быстро.
Я думала «быстро»
— это мы поедем. Но нет, опять пошли пешком, ведя лошадей.
— Еще
наскачешься, — посулил Ряха. — Сидеть больно будет.
Стоило с таким
трудом сохнуть, чтобы снова вымокнуть почти по пояс, пробираясь в росистых
зарослях.
Солнце
поднималось, пекло спину и плечи. Хорошо хоть комаров и прочих кровососов было
мало, не успели пока вывестись, иначе было бы весело. Лёд говорил, он тут летом
восемнадцать разных тварей поймал, и все не прочь человеческой кровушки
отведать.
Наконец Ряха
решил, что можно выйти на дорогу и ехать верхом. Мы пробрались через колючие
заросли дикой малины, заполонившие промежуток между лесом и обочиной, скатились
в канаву и выбрались, наконец, на полотно дороги.
Ряха помог мне
сесть в седло. Сел сам. Уже не вскакивал легко, тоже устал.
— Попробуем
добраться до гор, — сказал он.
* * *
А всё-таки Ряха
был прав: пешком по зарослям — оно надежнее.
На дороге нас
засекли. И часа в одиночестве не проехали — услышали топот копыт позади. Конный
разъезд. Четыре человека.
— Хвост
Медбрата! — выругался Ряха. — Говорю же — дурацкое место. Три дороги
на всю округу.
И началась игра в
кошки-мышки. Разъезд позади особо нас не нагонял, видно знал, что уйти с дороги
некуда. Просто не давал ни остановиться, ни скорость сбавить, брал на измор, не
собираясь подставляться под стрелы Ряхи.
Дорога, как назло,
была прямая и ровная, просматривалась, словно на ладони.
Лес остался
позади, начались странные предгорные равнины, каменные поля, усеянные
разнообразными, но одинаково острыми обломками скал, через которые не было хода
ни пешему, ни конному. Только дорога пересекала их, давая возможность миновать
это крошево.
Мы влетели на
каменные поля, сначала даже не сообразив, в какую пакость попались, больше
озабоченные тем, что позади.
Миновали один
пригорок, увидели неглубокую каменную ложбинку, обрадовались, что быстро её
пересечём, и пересекли — но со следующего бугра открылась точно такая же, за
ней еще… Как будто Сестра-Хозяйка обронила тут на землю волнистую стиральную
доску, которую щедро засыпало раздробленными костями гор. А сверху на эти обломки
легла светлая полоска дороги, словно лента, выскользнувшая из косы
Сестры-Хозяйки.
А разъезд уже
запер нам обратный путь из каменных полей, оставляя одну дорогу — вперёд.
Ряха долго и
витиевато ругался. Не очень громко, чтобы до меня не долетело, но зато с
глубоким чувством. И я всё равно всё-всё услышала.
Потом, придерживая
своего коня так, что наши стремена соприкасались, сказал:
— С той
стороны этой каменной тёрки нас ждет такая же конная братия. Эти загнали, те
встретят.
— Откуда
знаешь? — спросила, оглядываясь, я.
Мы были на
очередном взлобье, — четверо конных виднелись на таком же с другой стороны
впадины, которую мы только что миновали.
— Оттуда, —
подробно объяснил Ряха.
— Ну
всё-таки… — попросила я.
— В
Отстойнике разъезды по пять человек, — вздохнул он. — Четыре за нами,
один вернулся в городок. Дальше по дороге, у начала подъема на перевал, стоит
постоянный пункт дозора. Там свои разъезды. Огрызок с перевалом дымовыми
сигналами сообщается. День сегодня, Медбрат его побери, ясный. Уже просигналили, —
это ты не заметила. Они с той стороны нас ждут, знают, что никуда не денемся.
