Четвёрка
пронеслась мимо, только белый щебень летел из-под копыт. Они спешили догнать
беглецов.
Наше спешивание
пока осталось незамеченным.
Только они
миновали нашу засаду, и чихать расхотелось, и чесаться тоже — прямо как по
волшебству.
— Вот и
славно, — буркнул Ряха, когда разъезд скрылся в ночи. — Авось, не
сразу наших лошадок нагонят. А мы пойдём себе — надо от дороги оторваться.
— Ряха, но
темно же! — взвыла я.
— Ничего,
пару раз носом приложишься, на ощупь научишься дорогу находить, — пообещал
он. — Проверено.
И мы пошли на
северо-северо-запад, а дорога — на северо-восток.
Пошли — это,
конечно, громко сказано. Скорее полезли, цепляясь за камни руками.
Ряха вручил мне
чайник. И очень скоро я этот нужный в хозяйстве предмет просто
возненавидела, — как я ни старалась, он бряцал, задевал о камни, упорно не
пристраивался ни за спиной, ни на поясе.
Как Ряха нёс меч,
лук, стрелы, мешок с едой — и все это на одной спине, пусть и украшенной такими
великолепными широчайшими мышцами — для меня оставалось загадкой.
Очень быстро
сообразив, что вся наша скрытность и невидимость коту под хвост — какая уж тут
маскировка, когда мы движемся под чайные напевы — Ряха плюнул, отобрал у меня
чайник и прицепил его где-то сверху к мешку. Как ни странно, чайник умолк.
— Мы всю ночь
идти будем? — пропыхтела я ему в спину.
— Желательно
да. Надо выбираться с этих полей. У нас воды нет.
Ну разумеется, тут
же зверски захотелось пить.
И идти в темноте
было страшно, всё казалось, что кто-то смотрит тебе в спину из черноты. Улучит
момент — и к-а-а-а-ак прыгнет!
— Ряха, а тут
кто-нибудь водится? — спросила я на всякий случай бодрым голосом.
— Комары, —
отозвался Ряха ворчливо. — Сама подумай, кто в такой пустыне каменной
заведётся, а? Тут всё живое, как мы, прямым курсом к краю полей дует, если
случайно попадёт. А что есть такие твари — камнееды, мне слабо верится.
«А мне неслабо…» —
печально подумала я.
Если есть драконы,
почему не быть камнеедам?
Но больше я ничего
говорить не стала. Если человек не верит в камнеедов, ему мои страхи не понять.
Понемногу начало
светать.
Дороги уже не было
видно. Я шла, как заведённая, по камням и думала, доскакали ли эти четверо до
края полей? Обнаружили ли наших коней? Будут прочёсывать дорогу, гадая, куда мы
скрылись?
То ли от каменной
пыли, то ли оттого, что уже почти сутки мы не пили и не ели, — в горле
едко першило.
Фляга у Ряхи была.
На поясе. Но он считал, что пока тратить воду рано.
Наконец камни
перестали быть однотонно-серыми и снова заиграли всеми красками, доступными
чёрному, серому и песчаному цветам.
Рассвело.
* * *
Когда показалось
солнце, Ряха решил всё-таки сделать привал. До этого мы лишь останавливались,
чтобы чуть-чуть отдышаться и снова брели и брели.
И первым делом
после того, как Ряха скинул мешок, чайник и всё остальное, он не моим
самочувствием озаботился, а здоровьем моих сапог.
— Покажи
подошву, — велел он.
Я показала.
Издалека.
Ряха резко поймал
меня за пятку и положил мою ногу на свое колено, тщательно осмотрел и подошву,
и весь сапог целиком. Потом другой.
— Похоже,
держат, — сказал он. — Не сбила ноги?
— Да вроде
нет, — пожала плечами я. — Вот от езды — да.
— А я стёр аж
до задницы, — признался Ряха. — С чужой ноги сапоги-то…
— Да как же
ты шёл? — ахнула я.
Хуже нет, когда в
пути обувь не по ноге. Тогда ходьба превращается в пытку, которой названия
подобрать нельзя.
— Скрипя
зубами, — объяснил Ряха. — Может, и зря в бой не ввязались. С убитых
сапоги можно было снять, глядишь, нашёл бы по ноге. Да штаны попросторнее тоже
бы не помешали.
— Как бы они
с тебя штаны не сняли, — сказала я скептически.
— И это могло
быть, — согласился спокойно Ряха.
Он, морщась, стянул
свои сапоги, размотал портянки. На пальцах красовались свежие пузыри мозолей.
Некоторые мозоли были уже сорваны до крови.
— Да как же
ты дальше пойдёшь с такими ногами? — сморщилась я, представляя, как болят
сейчас у него ступни.
— Когда жить
хочется, и с такими пойдёшь… — Ряха с облегчением вытянул босые
ноги. — Как в колодках шёл, Медбрат их подери! Хоть босиком шуруй… Сволочь
этот начальник Службы Надзора, ох сволочь! Не мог подождать, пока я после боя
оденусь? Не по-людски это, человека в одних трусах под стражу брать! Ладно,
давай хоть поедим. Чего зря размусоливать.
— Я пить
хочу, — вздохнула я. — А есть, почему-то, не хочется…
— Пять
глотков, — велел Ряха, подавая флягу. — Ничего, до гор недалеко, там
ручьи.
Горы, конечно,
были — рукой подать, но Ряхины сбитые ноги резко уменьшали наши шансы добраться
до них.
Посмотрев ещё раз
на его мозоли, я сделала четыре глотка.
Ряха грыз
зачерствевший пирог.
Солнце начинало
припекать не на шутку.
— Камни скоро
раскалятся, как угли, — заметил он нерадостно. — Такие дела. Идти
надо.
— Ну так
пошли, — отозвалась я печально.
Четыре глотка
только раззадорили меня. Они, похоже, впитались где-то в районе гортани, так и
не попав в желудок. Ныла поясница и болели стёртые о седло места. Вставать
совсем не хотелось.
Съев пирог и запив
его парой глотков воды, Ряха стал наматывать портянки.
— Вот
что… — сказал он, помявшись. — Двадцать Вторая, извини, но я сейчас
могу идти, только ругаясь. А то не дойду. Ты не слушай, ладно?
— Ладно, —
улыбнулась я сухими губами.
И мы снова побрели
к горам.
Ряха стёр ноги
сильно, потому что таких загогулистых оборотов речи я в жизни не слышала.
Мы шли и шли, и
солнце било по голове. Камни плыли перед глазами, двоились. Горячий воздух над
ними густел, превращался в призрачную дымку, которая колыхалась, приплясывала,
словно дразнила. Дымка уплотнялась, становилась маревом.
«И это
утром… — думала я сквозь туман в голове. — А что же будет днем?»
— Не вздумай
раздеваться! — предупредил Ряха. — Легче не станет, а обгоришь сразу.
Это были
единственные приличные слова, произнесенные им до полудня.
* * *
Когда тени от
камней стали совсем короткими, мы сделали второй привал.
