И поклялась
страшной клятвой забыть его навсегда.
Но на следующую
ночь проснулась и поняла, что не усну, если снова не попытаюсь его позвать.
Позвала.
Молчание снова
было ответом.
Ненавидя дракона и
презирая себя, заснула.
На следующий день
всё повторилось.
Это превратилось в
ежедневную, то есть еженочную дурную привычку.
Сто раз я
говорила: «Ну какой смысл напоминать о себе, если тебя не хотят слышать, не
хотят с тобой общаться?» И охотно с собой соглашалась, уверенная, что всё, не
буду унижаться, выпрашивая ответ.
Но стоило пробить
полуночи, — как я просыпалась и понимала, что если не сделаю ещё одну
попытку, не засну до утра.
Однажды,
разъярённая на себя, я стиснула зубы и не стала пытаться позвать дракона. Ну и
провалялась до утра без сна, весь день потом ходила как варёная и поняла, что
второй бессонной ночи не выдержу.
И каждый раз,
перед тем, как сосредоточиться и жалобно спросить: «Ну, где же ты?! Почему
молчишь?!» — сердце ухало вниз, в висках пульсировала кровь, а все тело бросало
то в жар, то в холод. И робкая надежда упрямо оживала: «А может быть, в этот
раз отзовётся?»
Когда же в
очередной раз молчание было ответом, сердце возвращалось на место, в душу снова
заползало холодное ожесточение и кто-то ехидный, кто сидит внутри (разумный
глист, наверное), притворно-участливо спрашивал: «Ну что, достучалась?» И я уже
почти радовалась, что результат один, надеясь, что всё, образумилась, в
следующий раз не буду никого звать и спокойно просплю всю ночь.
Но на следующую
ночь снова звала дракона.
Обидно было до
заикания, — ведь мне не нужно, чтобы он прилетел или отзывался каждый
день… Только бы знать, что он есть, что он живой, что у него всё хорошо… Что он
меня помнит, в конце-то концов!!!
Дракон молчал, и
звезды теперь тоже не пели, как совсем недавно, когда в любое время дня и ночи
можно было, не разжимая губ, послать вопрос — и тут же получить три вопроса в
ответ.
А самое печальное,
я насмерть забыла ту мелодию, что мы сплели вместе тогда, на холме у Плети. До
дикой головной боли пыталась вспомнить — и не могла.
И от этого
чувствовала себя так, словно меня придавили чем-то тяжёлым в тот день, когда
заморозком побило георгины у нас в саду.
В общем, проблем
хватало.
Предложение Ножа
уехать куда-нибудь заинтересовало меня, — и я стала прикидывать, а не
побывать ли мне, действительно, ещё где-нибудь?
Глава третья. СТРАННЫЙ ТРУП
Странный труп
обнаружили через день после того, как кто-то стрелял в меня в университетском
парке. В бухте Ай-яй-яй нашли обезображенное тело.
Человек, похоже,
неудачно свалился со скал, а потом его долго шваркало прибоем о прибрежные
камни, превращая лицо незнакомца в кашу.
Об этом рассказала
за завтраком сестра, — почему-то у нас дома новости никогда не делились на
те, которые можно рассказывать за столом, а которые нет — и ничего, никого не
рвало.
Почему Нож сделал
такие выводы, было совершенно не ясно, но он довольно сказал, догнав нас с
сестрой на улице Старых Яблонь, когда мы торопились в Университет:
— Вот видишь,
я же говорил тебе — ещё один сумасшедший.
Наверное, он, как
младший преподаватель, облечённый правом вести экстраординарные лекции, считал,
что человек в здравом уме и твёрдой памяти со скалы не упадёт. Или вообще не
будет шарахаться по скалам. А почему именно этот труп при жизни был тем
стрелком, Нож не пожелал разъяснять.
Вместо этого он
сказал:
— Пушистая, я
нашел тебе одно шикарное местечко для практики. Там требуют практиканта с
совершенно определенным набором знаний и умений, достаточно редким. Твоя специализация,
как ни странно, подходит. Думай быстрей — корабль отправляется завтра. Это в
нашем представительстве, в одном из городов на побережье в Шестом Углу.
— Да не
подойдет она, — встряла сразу вредная сестра. — Это тебе,
доверчивому, девочка нарассказывала, что занимается круглыми сутками, а на деле
то бабочек гоняет, то гусениц собирает, то рога сумками притаскивает и сушит по
поручению своего курса, развешивая их на деревьях к ужасу соседей. А потом эти
умники, её однокурсники, сушёные рога толкут и сдают в аптеку, уверяя, что это
первоклассное средство от импотенции. И есть покупатели, представляешь?! А ещё
она вздыхает на луну, вместо того, чтобы курсовые писать.
— Если на
корабле заниматься будет, повторит всё, подойдёт, — уверил Нож. — Ну
что, Пушистая Сестричка, едешь?
— Поеду! —
буркнула я, больше в пику сестре.
Купилась, одним
словом, как последняя дура…
Когда мы дошли до
корпусов, я отправилась на лекции, а Нож с сестрой, о чём-то снова споря, пошли
оформлять мне бумаги.
Вечером сестра
лично проследила, чтобы я собралась, хотя Нож не появился и никаких бумаг не
принёс.
Это не помешало
сестре ни свет ни заря поднять нас, чтобы всей семьей припереться в Первую
Гавань ранним утром.
Нож уже стоял на
причале, разговаривая с кряжистым моряком средних лет.
— Всё
нормально, — сказал он, подойдя к нам. — За исключением мелочи. Вчера
я немного опоздал, и документы уже оформили на другую студентку, по имени Ветка
Ивы. Ты ее знаешь?
Никакой Ветки Ивы
я отродясь не знала, о чём и сразу заявила:
— Оформили, —
значит оформили. Не поеду, и все дела. Зря вставали в такую рань.
— Да нет,
едешь, — подхватил меня под локоть Нож. — Та девушка заболела, а
секретарь отпросился за город на три дня по семейным делам, мы просто не успеем
бумаги переписать. Тебе-то какая разница, под чьим именем ехать?
— Это мне
как-то не нравится… — замялась я, чувствуя непонятный подвох.
— Почему? —
тут же спросила сестра, беря меня под другой локоть. — Это же только в
направлении чужое имя стоит, все остальные документы — твои. А другого такого
случая не будет. Корабль сейчас уйдет.
Не успела я
опомниться и сообразить, что даже толком не знаю, в чём конкретно будет
заключаться моя практика и где находится этот пресловутый Шестой Угол, как
очутилась на борту корабля, который назывался «Золотой пёс».
Папа с мамой
потерянно стояли на причале, похоже, тоже совсем не понимая, к чему вся спешка
и суматоха, и прижимались друг к другу, словно ища опоры в этом странном мире,
где выросшие дети совершают непонятные родителям поступки.
— Если ты не подойдёшь, —
тебя этим же судном обратно и отправят! — сообщила сестра в качестве
теплого прощального напутствия. — Не бездельничай, садись сразу за
конспекты. Я пометила крестиком те два средних сундука, где они лежат. А
большой ящик на корабле не распаковывай — там всякая утварь, чтобы обустроиться
на новом месте. Тюфяк, подушка и всё такое. Деньги трать экономно, мы будем
тебе присылать понемножку с каждым кораблем. Не выпендривайся, одевайся
потеплее. Много сладкого не ешь, долго не спи — ты не дома. Не позорь семью!
