Я чистила в
комнате свой легионерский костюм, пытаясь придать ему максимально пристойный
вид. Раздобыла на всё той же гостеприимной кухне плошку с репейным маслом и
тряпочку, и терла потихоньку кожу костюма, возвращая ей эластичность и мягкий
блеск.
Когда покончила с
кожей, взяла четвертушку бумаги и выписала на ней три заклинания, рогатое,
бабочковое и лимонное, на случай, если этой ночью снова придётся развлекать
собравшихся и пением песен дело не ограничится. Шпаргалку решила хранить в
голенище сапога.
Дождь уже не
шуршал, а вздыхал. А к вечеру и вовсе затих. Поднявшийся вечер стал рвать тучи
на клочки и растаскивать их, освобождая небо.
В зале шла
какая-то свара, но драки не было и Ряху никто не задирал, он сидел, как и
вчера, за столом на отшибе и потягивал пиво, задумчиво глядя на огонь в
открытом очаге, в котором как-то зло потрескивали поленья.
А вот общество
вокруг него явно разделилось на две группировки. И разделилось оно на почве
того, как относится к Ряхе.
Ряха спокойно
ждал, когда кончится это брожение и станет ясно, где вино, а где осадок.
Я решила лечь
спать пораньше, на случай, если вдруг посреди ночи собравшиеся вновь решат на
меня посмотреть.
Перед тем, как
отправиться на боковую, выглянула на галерею.
Ряху окружала, в
основном, молодежь. Несколько человек, перебивая друг друга, о чём-то горячо
спорили. Сам Ряха придерживался прежней тактики: сидел, невозмутимо
прикладывался к кружке и молчал.
Убедившись, что у
Ряхи всё в порядке, я вернулась в комнату и нырнула под одеяло.
Ночью меня, как
повелось со вчерашнего дня, разбудили. Но теперь я проснулась оттого, что за
окном раздавались какие-то очень эмоциональные крики. Я открыла окно и
выглянула.
В тёмной, влажной
после дождя ночи полыхали костры, разложенные во дворе кабака. Даже мне сверху
было слышно, как гудит басом пламя. Запах сырой земли смешивался с запахом
горящего смолистого дерева и конского навоза.
Люди мельтешили
между кострами, что-то там творилось, но что именно — я понять не могла.
Что-то, очень редко происходящее в нормальной жизни. На двор то и дело заводили
разномастных осёдланных коней и оставляли их у коновязи, — там уже
собралось больше дюжины. Кони тревожились, дичились.
Бухая сапогами, в
комнату вошёл Ряха, — даже не поворачиваясь, я узнала его шаги.
Закрыв окно, чтобы
из него не тянуло сыростью и тревогой, я обернулась.
Ряха сжимал в
левой руке то ли связку плетей, то ли пучок ремней, в темноте было не
разобрать.
Я запалила от
ночника светильник, подошла ближе — и увидела, что лицо у него мрачное, а
сжимает он в кулаке хвосты. Только что отрубленные, обыкновенные человеческие
хвосты.
— Вот, —
сказал Ряха без всякого выражения. — Молодые решили таким образом
присягнуть мне на верность.
Рука у него была
испачкана — еще бы, обрубленные хвосты сочились кровью, стекавшей на сжимающий
их кулак.
— Это всё,
конечно, очень романтично, — кисло отозвалась я, брезгливо рассматривая
этот трофей. — Но не разумнее бы было заняться им этим после твоей победы?
Хвост обратно, увы, не пришьешь, в случае чего…
— Двадцать
Вторая, это — их выбор, — невесело, но спокойно сказал Ряха. — Дело
заварилось, теперь отступать поздно. Хвосты — Медбрат с ними, ребятам хочется
отличаться от остальных, главное — появились кони. На рассвете выезжаем. Пора
спускаться с гор.
— Отличиться,
говоришь? — сморщилась я. — И как после такого отличия они в седле
сидеть будут?
— Будут, —
мотнул головой Ряха. — Сейчас обрубки прижигают.
Я сморщилась ещё
сильнее.
— Интересно
мне, они здесь всегда такие сумасшедшие были или наше появление так потрясло
неокрепшие умы? — процедила я. — Всё это хорошо, и даже прекрасно, но
ты упустил одно важное дело, — добавила я сухо.
— Какое? —
удивился Ряха.
— И ты
спрашиваешь? Сорвиголов ты набрал, на коней посадил. А знамя, друг мой
любезный, у тебя где?
Ряха задумался,
опустил руку.
— Ой! Убери
ты их! — взмолилась я, глядя, как хвосты метут пол. — Мне от их вида
дурно делается! И зла на этих юнцов не хватает!
— Двадцать
Вторая, ты что развоевалась? — удивился Ряха. — Там люди старше тебя
есть. Есть, конечно, и младше.
— Ну не люблю
я восторженных дураков! — взвыла я. — Глупо — добровольно хвоста
лишиться! Когда ваш Легион разгромили — вы и податься никуда не могли, с
таким-то опознавателем на попе! И давили вас, как тараканов. Но вы — солдаты,
вы воевали и знали, что бывает с проигравшими. Когда Огрызок штурмовали, меня
оттуда выцарапывая — мне это не нравилось ужасно, но я хотя бы понимаю, за что
меня ищут. Не читай, деточка, вслух надписи на стенах, не выпускай драконов,
веди себя, как положено. А эти-то куда голову суют?!
— Ты не
знаешь, как они живут! — жёстко сказал Ряха. — Мне нужны люди. Людям
нужен вождь, который знает, что ему нужно. Раз они с таким восторгом хвосты
себе рубят, значит, им легче за мной идти с любым результатом, чем здесь
прозябать.
— Да я не
против! — возмутилась я. — Просто думаю вот о чём: сейчас это всё
выглядит романтично и героично, но вдруг завтра они поймут, что это не их
дело?! Испугаются и повернут, — а хвоста уже нет!
— Так они
этого тоже боятся! — рассёк воздух ладонью правой руки Ряха. — Потому
и рубят, как ты не поймёшь — именно, чтобы не возвращаться, даже если
захочется. Чтобы только вперёд путь был. Двадцать Вторая, пойми — человек сам
делает свой выбор и только он за него отвечает. Его хвост — в его руках. И
закончим это. Так где знамя-то взять?
— У
легендарного Молниеносного был милый обычай вырезать знамёна со спин своих
врагов, — угрюмо сказала я, так и не признав Ряхину правоту. — Сама
такое знамя видела.
— Это
мощно, — согласился Ряха. — И я знаю, с чьей спины я бы кожу на знамя
пустил, чтобы этому начальнику Службы Надзора пусто было! Но пока нужно
что-нибудь попроще.
— Попроси у
девушки скатерть, — велела я. — Или купи, если деньги остались. И
хвосты убери. Можешь посоветовать бывшим владельцам привязать их к седлам,
чтобы они напоминали им о невозможности обратного пути.
Идея вручить
хвосты их же владельцам Ряхе понравилась, и он ушёл её реализовывать. А я
грустно подумала, что власть и сон — вещи несовместимые. И по мне — лучше спать
спокойно. Да только ну никак не получается!
Раз на рассвете мы
выезжаем, значит, надо готовиться. Опять начинается походная жизнь, прощайте
полосатые простыни и тёплые одеяла.
Да ещё в компании
людей, которые будут испытывать нехилую боль в заднице, пока их обрубки не
подживут. Дёргали меня эти хвосты, зажатые в Ряхиной руке, ох дёргали. И вроде
бы правда то, что он говорил, а не могла я с этим примириться.
