– Мы тогда были детьми. – В его голосе звучит безнадежная покорность судьбе. – А теперь мы взрослые, а у взрослых жизнь не бывает веселой.
– О, Фредди.
– Думаю, из меня получился плохой взрослый, – признается он. – Мне следовало остаться ребенком.
Я подаюсь вперед и беру его за руку. Как же мне горько видеть его таким подавленным, таким побитым жизнью, а ведь ему всего лишь девятнадцать лет.
– Ты был так счастлив в Рэднор-холле, – говорю я, ясно видя мальчика с блестящими глазами, которым он тогда был, мальчика, то беспечно носящегося по холмистым садам в нашем загородном поместье, то во весь опор мчащегося на своем пони по парку, то взбирающегося на самую высокую из яблонь, чтобы добраться до румяного яблока. – Почему бы тебе не вернуться туда? Хотя бы ненадолго. – Видя, что он медленно качает головой, я спешу добавить: – О, Фредди, хотя бы подумай об этом, ведь это неплохая мысль.
– Я бы там умер с тоски.
– Но ты же любишь наше поместье. Ты был там таким веселым, чувствовал себя таким свободным…
– Я тогда был ребенком, Лил. Я не могу снова стать семилетним сорванцом.
– Ты мог бы там заниматься стрельбой, охотиться и ловить рыбу. Сельский воздух вернул бы твоим щекам румянец.
Он улыбается мне невеселой улыбкой и высвобождает свою руку из моей.
– Мы оба с тобой знаем, что моя чертовски модная бледность вызвана отнюдь не недостатком свежего воздуха.
– Я не могу видеть тебя таким несчастным. И мама тоже. После того как она потеряла папу, ей невыносимо видеть тебя таким больным. Хотя она, разумеется, ничего не знает о причине твоего нездоровья.
– Если ты пытаешься вызвать у меня чувство вины, то не трудись. Я и так достаточно себя ненавижу.
– Фредди. – На этот раз я хватаю его за обе руки. – Я правда думаю, что поездка в Рэднор-холл могла бы тебе помочь. Там столько всего… интересного.
Он невесело смеется.
– Ты хочешь сказать, что там у меня не будет соблазна покурить опиум. Там не будет услужливого мистера Чжоу Ли.
– В Лондоне тебе слишком легко…
– Моя дорогая сестра, уверяю тебя, в моей жизни нет ничего легкого.
В следующем за этой фразой молчании я отчаянно пытаюсь отыскать слова, которые бы заставили его послушаться меня. Маленькие тучки, частично закрывавшие луну, ненадолго расходятся, и ее свет падает на лицо Фредди. Тени под глазами брата становятся глубже, и мне вдруг начинает казаться, что я гляжу в пустые глазницы черепа. Это видение так явственно, что у меня перехватывает дух. И, словно подглядев то, что мне сейчас привиделось, Темный дух обращается ко мне опять.
Твоему брату не место в Царстве дня!
«Убирайся! Брат не имеет к тебе никакого отношения».
Фредди замечает перемену в моем настроении.
– Тебе, должно быть, холодно. Ты вся дрожишь, – говорит он. – Пойдем в дом.
Я пытаюсь заставить злобного духа уйти. Я не позволю ему встать между мною и моим братом.
– Неужели нет ничего, что убедило бы тебя поехать в Рэднор-холл?
– Ты не понимаешь, о чем просишь, не понимаешь совсем.
– Но что держит тебя здесь? Помимо… то есть я хочу сказать… тебе ведь не из-за кого оставаться в Лондоне…
– Я всегда знал, что ты неодобрительно относишься к моим друзьям, Лил, но это мои друзья. Они… понимают меня.
– Они используют тебя, – выдаю я, не в силах и дальше скрывать своего мнения. – Я видела, как они бесстыдно пользуются твоей добротой и твоими деньгами.
– Неужели я такой мерзкий? И могу только покупать дружбу?
– Я не это хотела сказать.
– Разве? На что я тебе? Или маме? Или кому-либо еще? Мои друзья хотя бы ценят меня, пусть и в свойственном им безнравственном духе.
– Да нет же, мы тебя ценим. Я тебя ценю.
– Полно, да ведь ты не можешь смотреть на меня без этого ужасного выражения жалости, которое ты, похоже, приберегаешь только для меня. А тебе известно, что именно так на меня обычно смотрел наш дорогой покойный отец? Хорошее наследство он тебе оставил – такой же, как у него, разочарованный вид.
Во мне поднимается знакомое раздражение, которое часто вызывают у меня разговоры с Фредди. Сделав глубокий вздох, я пытаюсь не показать ему, какую безнадежность испытываю, когда гляжу на него.
– Мне не хватает тебя, Фредди, – говорю я. – Мне не хватает того брата, который у меня был.
– Я сожалею об этом, моя дорогая сестра, еще как сожалею. По правде говоря, мне иногда тоже не хватает меня самого. Но я таков, какой есть. Время нельзя повернуть вспять, а оно сделало меня таким, каков я сейчас, нравится тебе это или нет. – Он достает из внутреннего кармана портсигар, берет из него небольшую русскую сигару и закуривает ее, наполняя воздух паточным запахом темного табака. – А тут еще этот траур. От него мне совсем худо. Приходится все время быть в черном, отказываться от всех приглашений, и нельзя заняться совершенно ничем.
– Это продлится не так уж долго, – говорю я, хотя в глубине души я с ним согласна.
– Мне кажется, что это длится уже вечность, а мама полна решимости заставить нас терпеть это чистилище целый год. Год! Да от этого я потеряю последний рассудок. Только нынче утром я подслушал, как сестры Линдси-Браун обсуждают роскошный бал, запланированный на март, но когда я спросил их, почему на него не пригласили меня, они сказали мне, что делать это не имеет смысла, поскольку я все равно не смог бы принять приглашение. А ведь это будет в марте, Лилит. То есть следующей весной. – Он курит, глубоко затягиваясь, потом начинает покачивать левой ногой. И мне все больше кажется, что Фредди прав. Соблюдение траура означает, что у него осталось еще меньше способов провести время, чем было раньше. Заседать в палате лордов он не может из-за возраста, да и вряд ли мне удалось бы заинтересовать его политикой, а в свете он еще много месяцев будет оставаться изгоем из-за смерти нашего отца. И мне приходит в голову одна мысль.
– Я заключу с тобой сделку, – говорю я. Он вопросительно поднимает бровь и ждет. – Если ты согласишься провести зиму в Рэднор-холле… нет, выслушай меня до конца. – Я поднимаю руку, делая ему знак, чтобы он меня не прерывал. – Если ты уедешь из Лондона и пробудешь в поместье следующие четыре месяца, я сделаю так, что мама согласится окончить траур раньше, так что ты сможешь пойти на мартовский бал.
– Она никогда не согласится, – возражает он.
– Согласится, я тебе обещаю.
Он колеблется, но видно, что моя идея кажется ему заманчивой.
– Ты даешь мне слово? Клянусь, если ты вынудишь меня провести четыре месяца в климате нашего графства, дыша этим опасно свежим воздухом, впустую, за последствия я не отвечаю.
– Если ты уедешь и останешься в деревне до конца февраля, я сама буду сопровождать тебя на этот треклятый бал. – Я внимательно слежу за выражением его лица. – Ну что, ваша светлость, согласны?
