– Нудыть, и стаканы поставить некуда!
– А что стаканы? В руках подержите, – отмахнулась Таисия Михайловна. – Надо гостью попотчевать. – И уже Ирине: – Там, поди, у вас таких снадобьев нету?
– Да, – слабо улыбнувшись, ответила девушка. – Такое только по праздникам или за большую цену.
– А ты попробуй, вкусно ли? – тепло пригласила женщина гостью. – Понравится, нет ли? Может, не привычная к нашей еде?
Ирина растерянно бросила взгляд на шикарный стол, не зная, с чего начать трапезу. Ей хотелось попробовать всего, хоть понемногу, однако Иван Макарович перебил:
– Сначала вот моего соку медового испей для аппетита, а потом уж скажешь, что вкуснее!
Торжественное застолье по поводу пребывания на заимке нового человека началось. Наскучавшиеся по новым людям, Макаровы широко распахнули гостеприимные души. Каждый оказывал внимание Ирине, как мог. Одни угощали, другие завлекали, третьи расспрашивали. Последнее имело немаловажное значение. Все хотели знать о девушке как можно больше: кто она, откуда, зачем здесь, надолго ли и прочее, но делали это не настойчиво, считая, что если надо, гостья расскажет о себе сама. Своей словоохотливостью, добродушием, уважением хозяева старались расположить к себе девушку: пусть чувствует себя как дома! В этом заключалась истинная черта характера людей тайги: если ты с нами, значит, тебе все, что у нас есть.
Своим поведением Макаровы немного успокоили, расположили к себе собеседницу. Утреннее стеснение понемногу растворилось, постепенно пропал страх перед натиском старожилов, неприятная растерянность от перемены места, тоска от лицезрения медвежьего уголка. Ночью, когда они приехали, все было не так уныло, как оказалось утром. Рассвет принес разочарование: какой-то бесцеремонный дед, ввалившийся в ее комнату, бесконечный снег, четыре жилых дома, горы и тайга порвали ее сжавшееся сердце на части. Когда Ирина вышла на крыльцо дома и увидела обстановку, она несколько минут не могла сделать ни шага: «Куда я попала?!» Ей хотелось закричать от горя, убежать назад к себе в город, сию минуту оказаться в своей комнате рядом с мамой, бабушкой, сыном, чтобы больше никогда не видеть этой первобытной страны, которая прихлопнула ее своими оковами, как ладошки муху. Ирина подумала, что наступил ее последний час жизни, это конец, лучше было остаться там, прятаться у случайных друзей и знакомых, чем оказаться здесь, на краю пропасти.
Однако все было не так плохо. Хозяева заимки оказались хорошими людьми, охотно приняли ее в свои отшельнические ряды: живи, сколько хочешь, если есть желание, поможем переселиться, есть свободные дома. Да и обстановка в доме Веры казалась не такой старомодной: стены дома оклеены яркими обоями, на окнах пестрели занавески, дорогая мебель, фарфоровая и хрустальная посуда в шоколадной, резной стенке, в углу – южнокорейский телевизор и видеомагнитофон, японский музыкальный центр, в детской комнатушке – второго поколения компьютер и рация «Ангара». Ирина удивленно осмотрелась: «Не в каждой квартире в городе такое есть! А здесь, в такой глуши – техника. Удивительно! Значит, все веселее будет, не пропаду какое-то время, а там видно будет». Она тут же вспомнила дом Толика в поселке: «А у этого охламона даже магнитофона нет. Наверно, пропивает все».
«Охламон» сидел за столом напротив. За все время обеда, поддерживая оживленный разговор, он ни разу не посмотрел на нее. Так, может, вскользь бросал холодный, равнодушный взгляд, словно заметил яркую куклу: «А… И ты здесь…» События последних часов, ночной переезд нисколько не изменили его отношения к Ирине. Казалось, даже сейчас он думал о чем-то своем, наболевшем, а преданно открытые глаза девушки были ни чем иным, как очередным капканом для зазевавшихся ротозеев. Нет! Теперь он будет не таким! Его не проймешь коварным искушением обольстительных красавиц. И пусть она думает о нем, что хочет, с ней он не будет никогда! Скорее бы уйти в тайгу. Там – свобода, воля, мудрое одиночество. Там его никто не обманет.
Анатолий периодически смотрел то на часы, то в окно. Надо собираться, завтра ехать в тайгу. Но и отказаться от приглашения неудобно, Макаровы обидятся. Как бы улизнуть потихоньку к себе в дом, хорошенько выспаться, а с утра пораньше на снегоходе сорваться до переходной избы.
Ирина, как могла, оказывала Анатолию свое внимание. Прошлая ночь, переезд на заимку отложились в памяти еще одной положительной ноткой по отношению к нему. Несколько дней проживания в поселке, в его доме покрылись мягкой ретушью: она забыла все обиды, которые были связаны с ним. Ах, как было приятно ехать на снегоходе, прижавшись к его широкой теплой спине! Даже редкие слова, когда он обращался к ней, казались робкими надеждами на зарождение чего-то такого, что ей было неведомо. Она была готова ехать с ним хоть на край света, в хрустальный терем или дырявый, продуваемый ветрами шалаш. Ей казалось, да, она знала точно, что предстоящая ночь будет ее, и в этом не было никакого сомнения. В дороге он оказывал ей знаки внимания, спрашивал, все ли нормально, прижимал рукой к своей груди ее руки, а когда она специально закапризничала, сказав, что замерзли руки, Анатолий остановился, чтобы согреть ее ладони горячим дыханием, а потом отдал свои теплые меховые рукавицы. Прижимаясь к нему, Ирина ждала, что вот сейчас он дотронется до ее лица губами, станет целовать, говорить приятные слова, а она будет отвечать ему тем же. И как велико было ее разочарование, когда в конце поездки он просто оттолкнул ее, даже не пригласив к себе: «Вон дом Веры. Будешь жить у нее». И ушел, оставив ее наедине со своими разбитыми чувствами. Для Ирины это было унизительно.
Торжественный прием Ирине был на руку. Как бы ни были горьки ее обиды, сегодня она решила добиться Анатолия, чего бы ей это ни стоило. Она всегда получала то, что хотела. А тут какой-то замухрышка брезгует ею или делает вид, что брезгует. Нет уж, все будет иначе. Пусть он сегодня вкусит плод запретной любви, узнает, что такое ласки настоящей женщины (она одна настоящая!), оценит по достоинству, что может и значит та, кого он игнорировал и не желал. Пусть это будет всего лишь один раз, одну ночь. А потом она сама отвернется от него, плюнет, растопчет, как делает это он сейчас, отомстит за свои ожидания. Потом он к ней вернется, будет желать повторения, умолять, просить прощения, осыпать подарками, бросать под ноги соболей, ползать на коленях – все будет бесполезно. Ирина будет убивать его хладнокровием долго, насладит свое самолюбие коварным возмездием, чтобы он запомнил, как страшна женщина в мести – запомнил ее до конца дней своих!
В своих представлениях Ирина забылась, засмотрелась, и не заметила, как смахнула со стола стакан с медовухой. Очнулась, когда посуда звякнула по полу.
– Ой, извините, что-то я сегодня… И голова кружится, – попросила прощения Ирина у окружающих, а сама вдруг заметила за собой странное: голова чистая, ясная, а ноги не слушаются, подкашиваются.
– Энто со всеми так бывает, кто стакан моего сока выпивает! – довольно отреагировал Иван Макарович. – Ты, голуба, не томи, крепче сок в руке держи! Как получишь мой наказ, ноги сами бросят в пляс!
«Точно! – встрепенулась Ира. – Музыка! А я думаю, чего не хватает?» И обратилась к Вере:
