Анатолий всегда сравнивал себя с этими животными. Росомашья выносливость вырабатывается с годами, оленья ловкость и легкость передвижения – при скрадывании добычи. Так же, как и охотник, всегда несущий на спине какой-то груз, эти звери не расстаются со своими ценностями: у росомахи – шкура, у оленя – рога. Охотник тоже должен дорожить своей шкурой, чтобы выжить в тайге. Ну, а насчет рогов, это разговор особый.
Как бы ни было тяжело это воспринимать, в настоящее время Толик больше относил себя к оленю, настоящему рогачу, чьи отростки заслонили полнеба. В таком состоянии, конечно, голова будет приспущена…
Когда Анатолий ехал двадцать километров на «Буране», ему не хотелось смотреть на строгие горы. Казалось охотнику, что даже большой черный дятел, желна, и тот хохочет, издевается над ним: «Эй, птицы-звери! Посмотрите, олень едет! Мало того, что жена в прошлом году из дома шмутки вывезла, рога наставила, так этому олуху неймется, всех соболей в городе просохатил по своей тупости!»
Однако дорога вылечила Анатолия! Легкий морозец выдул из его головы черные мысли, после пропахшие смолой стены зимовья за ночь придали охотнику уравновешенность, а нетерпеливое утро разбудило вечным зовом: «В дорогу, Толик! Быстрее вставай на лыжи! Тебя ждет далекий переход!»
Первый перевал скрасил хмурое лицо доброй улыбкой. Анатолий остановился на небольшой площадке. Под ногами раскинулась глубокая, изрезанная долина речки Соболинки – его охотничья вотчина, промысловый участок, арендованный им на долгие годы у государства, настоящая малая Родина, где он считает себя полноправным хозяином. От раскинувшихся просторов радостно забилось сердце: дома! Только здесь, в тайге, он почувствовал себя уютно. Поднявшись на перевал, Анатолий оставил за своей спиной непосильный груз жизненных перипетий. Теперь он точно знал, что все будет хорошо, потому что тяжелый труд охотника рано или поздно принесет свои плоды. А то, что было там, в шумной, коварной цивилизации, скоро забудется.
Пойма реки Соболинки тянется на пятьдесят километров. Глубокие, изрезанные строптивой водой истоки берут начало под непокорными, островерхими гольцами, где надувной снег тает в июне. Безлесые луговые хребты окаймляют дикую долину с трех сторон и заканчиваются каменными вершинами. Справа расположен пологий белок Одинокий – наиболее отдаленный от всех вершин скалистый утес. Далее, прямо в голубой дали, теснятся цепью нагромождений частые братские пики неприступных ледников. Слева, как гордый часовой этого мира, холодно покоится главенствующая вершина Оскольчатого гольца. С другой его стороны, параллельно реке Соболинке, течет сварливая, порожистая Аскыриха. Там – вотчина Макаровых. Две горные речки на всем протяжении, разделенные хребтом пути, бегут в одном направлении и впадают в Тайменное озеро, на берегу которого стоит макарьевская заимка. Вверху, за Оскольчатым гольцом, на обширных луговых полянах речки жмут друг другу руки: два ручейка берут начало из Рыбного озера, и разбегаются в разные стороны, чтобы потом, через много километров, перекатов, шивер и порогов, опять слиться в одно спокойное, чистое зеркало.
Так случилось, что после армии, в двадцать один год, когда Анатолий пришел устраиваться на работу в промхоз штатным охотником, освободился участок по Соболинке, кто-то уволился по собственному желанию. Недолго думая, директор определил на свободное место молодого армейца: «Пока молод, в силах да не женат… Участок большой, дальний, многоснежный, тяжелый, хребты-перевалы, пусть парень охотку собьет. Год-два поохотится, а там видно будет, может, где получше место подвернется». Так было всегда, когда на работу принимали молодежь. Все хорошие участки заняты старожилами, а в снега не всякому лезть хочется. Может, так бы и было, как предсказывал директор, прошел бы Анатолий «курс молодого бойца», притерся, а потом перебрался, где тайга побогаче да кедрачи в долине. Но прошло время, год, второй, третий, за ним проскочил четвертый, а «молодой боец» не хотел менять место промысла, застопорился на месте, осел, как медведь в малиннике. И словом не обмолвился директору о тяжелых условиях охоты, как будто так и надо. На пятый год директор сам наметку дал: «Вон, по Быстрой реке участок освободился, дед Назар на пенсию пошел. Пойдешь, Толик, на его место?» Анатолий отрицательно покачал головой: «Нет! Мне и здесь неплохо, привык я к Соболинке». На этом и кончился разговор. Доволен директор – Анатолий каждый год по соболям план выполняет. А охотник – тем более: его никто не трогает, и он никому не мешает. По участку хорошие соседи Макаровы, с которыми промышлять – большая удача и честь!
Двенадцать лет прошло с тех пор. Двенадцать сезонов промышляет Толя по Соболинке. Тяжело, но что поделаешь? Тайга не любит слабых и больных. Каждый раз, когда вдруг наскочит коса на камень: «А что я тут делаю? Ведь предлагали теплое место!» – сразу вспоминаются соседи. Встряхнет Анатолий головой, окинет взглядом соседние горы, стыдливо опустит глаза: «А ведь у Макаровых точно такое же место, только с другой стороны гольца. А они, без малого, здесь промышляют полтора века».
Неподалеку от Рыбного озера, между Оскольчатым и Крестовым гольцами, на границе двух участков у охотников есть совместная изба. Анатолий и Иван, муж Веры, рубили ее вдвоем несколько лет назад. Периодически, один раз в две недели, соседи встречались там: радуясь друг другу как дети, обсуждали промысел, праздновали какие-то события, делились опытом, да и просто, по-братски, ночами напролет, наскучавшись от одиночества, разговаривали обо всем на свете. Анатолий считал Ивана лучшим другом, доверял сокровенные тайны, уважая возраст и опыт (на 10 лет старше), принимал его за старшего брата. Безупречная спутница, надежная опора в жизни и работе – Вера – неотступно следовала по пятам мужа. С начала промысла она была рядом с Иваном в тайге, выбираясь на заимку позже, по первому глубокому снегу. Иногда она приходила на совместную избу вместе с мужем. В такие дни Толик завидовал Ивану и не скрывал этого: хорошо, когда рядом с тобой в тайге незаменимая помощница. Так продолжалось до позапрошлого года, пока Иван не потерялся в тайге. Теперь второй сезон Вера промышляет по Аскырихе одна.
Скользит Анатолий по целине на лыжах. За спиной котомка, в руках, на палке, таяк – деревянная лопаточка для постановки капканов. Несмотря на груз и непрерывный подъем, у охотника прекрасное настроение. Так бы и шел до бесконечности, пока есть силы в ногах.
Знакомая тайга на каждой поляне рисует живописные картины. Вот заяц-беляк наследил, тальник у ручья грыз, а за ним пришел крупный лисовин: надоело рыжему мышей копать, захотелось зайчатинки. Да только не смог длиннохвостый застать длинноухого врасплох: стриганул заяц с душой в пятках по курослепу, только кухта с молодых пихточек посыпалась. Голодный лис бросился было за ним, да образумился, через полсотни метров сошел со следа, побежал в гору, на шадачину. Не поймать одному лисовину здорового зайца, как ни старайся, хоть сутки напролет бегай. Все равно удерет косой от острых клыков. Здесь нужен собрат по зубам: один добычу по кругу гонит, другой на следу ждет, караулит. Мимо своего следа заяц никак не пробежит, обязательно подскочит туда, где его спугнули, а значит, прямо в пасть хитрому лису. Об этом знает опытный хищник. Пусть добыча поживет какое-то время. Очень скоро наступит пора лисьих свадеб, он найдет себе пушистую подругу, они вместе прибегут сюда, чтобы загнать косого с первого круга. Побежал хитрюга по своим делам, однако в памяти отложилось, где заяц живет.
