– Умею… – потерявшись от натиска женщины, промямлил Юрий.
– Кого-нибудь хоть раз добывал?
– Да… Недавно утку на озере! В прошлом году – оленя на горе.
– Ах, посмотрите на него! – холодно, презрительно засмеялась Вера. – Уточку он убивал! Может, ты еще курицу топором умеешь рубить?
– Нет, курицу не умею, – понимая, что Вера издевается, но все же стараясь не перечить, ответил горе-охотник.
– А ты знаешь, что он мог вас одним махом порвать? Хрен с ним, мне тебя, дурака, не жалко: сожрал бы тебя зверь, и ладно, сам напросился. (В этом месте Толик странно посмотрел на Веру: «Однако Вере не все равно, если бы Юрия сожрал медведь».) Но ты Макара, сына моего, подставил! Ты представляешь, что могло быть, если у него не оказалось бы ружья или патрон дал осечку?
Такого позора, возможно, Юрий не испытывал никогда. Чтобы женщина так насмехалась над ним – в жизни не было! Но как бы ни было обидно, Юрий понимал, что она говорит правду, и поэтому просто молчал.
– Это надо просто видеть! – постепенно остывая, выговариваясь, теперь уже наигранно поднимала руки Вера. – Из десяти раз ни разу не попасть!
– Один раз попал, – хмуро посмотрев на мать, вступился за Юрия Макарка.
– А ты молчи, когда взрослые ругаются! – прикрикнула на него мать. – Вот что сейчас бы было, если бы вас медведь порвал?
– Ну дак, не порвал же…
– Вот еще этого не хватало! – изменилась в лице Вера и вдруг заплакала, присела, прикрыв лицо ладошками.
Толик хмыкнул, задавил о камень пальцем окурок: «Началось! Последняя стадия концерта. Без женских слез никак нельзя».
Макарка «стянул лицо в кирзовый сапог»: жалко мамку, надо бы пожалеть, обнять, да мужик ведь уже. Что дядя Толя скажет?
Не зная, куда себя деть, Юрий запрыгал на месте. Он тоже не ждал такого конца и поэтому считал себя еще больше виноватым.
Лишь Ирина, до этого стоявшая где-то позади в кустах, с опаской посматривая на страшного зверюгу, подошла к Вере, присела рядом, обняла и что-то негромко заговорила на ухо.
Толик встал, подошел к убитому медведю, приставил свой карабин к камню, достал из ножен нож: надо свежевать. Он махнул головой Макару, позвал Юрия:
– Что стоишь? Давай помогай.
Прежде чем сделать первый надрез, прихватил кулаком шкуру, легко вырвал комок густой шерсти, разочарованно выдохнул:
– Лезет… зря зверя убили.
– Так что теперь делать? – заволновался Юрий, шагая вокруг медведя.
– Не знаю, я обдирать не буду, что толку? Сейчас весь в шерсти будешь, да и шкура с него, как со стриженого барана.
– Как быть? Давайте хоть мясо заберем, – настаивал Юрий.
– Наедимся, а потом все дружно сальмонеллезом заболеем! – усмехнулся Толик.
– А желчь?
– А ты ее продашь? Дороже выйдет одного соболя добыть!
– Так как же…
– А вот так! – развел руками Толик. – Тебя предупреждали, говорили, а ты: «Деньги! Баксы… Сам шкуру понесу!» Вот тебе и «зелень». Неси теперь свою шкуру.
– Я вот как знала, чески взяла, – вдруг вспомнила Вера, – шерсть чесать. Здесь, пожалуй, на две пары носков хватит…
…Когда они уходили, никто не хотел смотреть назад. Каждый стремился ускорить шаг. На сердце лежала матовая тенета пустоты. Зачем? Душа тревожно трепетала: тайга не простит… Каждый чувствовал себя виноватым, согласившись пойти на убийство ради денег. В том, что это убийство, при этом совершенное зря, никто не сомневался. Так или иначе, это все равно бы свершилось – не с рыжебоким, так с другим, черным медведем. И как не поверить в существование сверхъестественных сил, духов гор, в Бога, что до последнего момента отводил зряшный выстрел?
Теперь Вера боялась за Макара. Это он убил медведя, значит, это его грех. И виной всему эти проклятые деньги, за которые Вера и Толик решили устроить охоту, значит, это тоже их вина. Зачем это было нужно? Можно же как-то перебиться, не первый раз. Лишь мысли о дочери как-то успокаивали: какая мать не желает своему ребенку добра!
Теперь ничего не вернешь: что сделано, то сделано! Род Макаровых суеверен до самой незначительной приметы. Замолить грех вряд ли удастся. Полученный урок запомнится до конца дней. Дух хозяина тайги когда-нибудь непременно отомстит. Никакая власть денег не должна влиять на естественное шествие природы, иначе быть большой общей беде.
Так думала Вера. И когда осталась с сыном, высказала Макару простую, мудрую, когда-то сказанную Иваном мысль:
– Шальные деньги слепят человека: слепой человек не видит, что делает. Так говорил твой отец. Так слушайся отца и не делай так, как сделала я…
Когда они пришли на избушку, Юрий достал из внутреннего кармана пятнистой энцефалитки зелененькую пачку денег: ровно две тысячи американских долларов. Все удивленно смотрели на него: зачем тебе в тайге деньги? Оказалось, пригодились.
* * *
Разгулялось лето красное волей вольною! Забурела тайга по крутым склонам черных гор. Отяжелели листья, загрубела хвоя на деревьях. Налились соком земли густые травы. В голубое озеро опрокинулось бездонное небо. Раскудрявились по илистому берегу заросли ольхи. Воздух пропитан влагой от глади воды, смольем недалеких хвойных деревьев, стерней скошенных трав, зноем вольного ветра. Добротные, вековые дома макарьевской заимки прикрылись легким покрывалом благоухающей черемухи, скромной отсадой вытянувшихся рябинок. Кедровые срубы пятистенок снаружи напитались сухим жаром: встанешь рядом – невозможно прикоснуться к стене рукой. А в доме – успокаивающая прохлада, молоко не киснет, мух-комаров нет. Неповторимо свойство дерева: летом удерживать холод, а зимой тепло, – благотворно влияет на человека, расслабляет мышцы, притупляет боль, успокаивает. Рядом с домами, в прочных палисадниках – культурные цветы, пестрая картина очарования! Стоит посмотреть из окна на озеро утром, вдохнуть полной грудью свежий, туманный воздух, ощутить запахи цветов, увидеть неповторимые краски лета, как тут же вкрадывается мысль: может, здесь, на Макарьевке, рай земной?
Многие пронырливые предприниматели желали на берегу Макарьевского озера построить дома отдыха. На бумаге гладко думать, как легко соорудить тесовые жилища, привезти лодки, организовать культурную программу, соблазнить толстосумого горожанина провести время на лоне природы. Может, и привезли бы пеструю толпу равнодушных обывателей бетонных квартир, загадили сочные берега озера, превратили медвежий уголок в помойку, очернили души местных жителей. Да только праведная защитница старожилов, матушка-природа, сильной рукой оградила размеренную жизнь людей тайги от нашествия полчища саранчи труднопроходимой дорогой. Вязнут в зыбкой грязи хваленые джипы «крузеры», тонут на переправах ручьев шикарные «паджеро», садятся на мосты советские уазики. Тридцать километров пути от поселка до заимки можно проехать только на машине высокой проходимости, да и то в сухую погоду. Непредвиденные природные обстоятельства загубили предпринимательское дело на корню. Отсыпать гравийную дорогу в тайгу невыгодно, нанимать воздушный транспорт – еще дороже. Отступились ушлые капиталисты от лакомого кусочка до лучших времен. Оставили Макаровых в покое: живите пока… Редкие партии залетных туристов пешком все же посещают заповедный уголок, отдыхают в пестрых палатках дикарями. Но их жалкое приветствие так редко и печально, что вызывает у Макаровых сочувствие и жалость, потому что мало кому из них удается прожить здесь больше недели: «Комары заедают!»
