– Почему ты так ко мне относишься? – наконец-то спросила она.
– Как? – равнодушно спросил Толик.
– Как с вещью… тряпкой какой-то… захотел – взял, не захотел – прошел мимо.
– А ты не хочешь этого?
– Почему? Я не хочу так. Хочу, чтобы ты меня тоже любил!
– А ты меня любишь? – приподнялся на локтях Толик.
– А ты не видишь?
– Вот, извините, не замечал! – наигранно фыркнул он. – И в чем она проявляется, ваша любовь? Другого подходящего мужика нет?
– Вот… Какой ты все-таки!
– Козел? – опять усмехнувшись, дополнил он. – Это ваше любимое слово для мужика. Вон и подруга твоя, москвичка, говорит: пока все хорошо – Иван-царевич! Хвост подпалили – сразу сами облачились в роль Бабы Яги.
– Ты не сравнивай меня с ней, я не такая!
– Да? Интересно, а какая ты? Другая?
– Ты сейчас просто обижен женщинами, – тихо процитировала Ирина слова Веры. – Жена тебя кинула… потом, в городе… А меня ты после них не замечаешь!
– И правильно делаю, что не замечаю! Зачем замечать-то? На неделю? К тебе сейчас начнешь присыхать, не дай бог еще… Полюбишь, потом ты смоешься, а я тут буду о тебе думать? Нет уж, увольте, мадам! Маралу рога отпилили! – Толик перешел на повышенный тон, было видно, что он злится. – Я теперь зверь вольный, дальше легких отношений у нас дело не пойдет, козий хомут ты на меня не наденешь! – Волнуясь, он встал с кровати, стал одеваться. – А если не хочешь и этого, пожалуйста, я тебя не неволю.
– Подожди! – попыталась остановить его она. – Если ты так считаешь, пусть будет так, как хочешь, лишь прошу тебя об одном…
– О чем? – он в удивлении задержался, присел на кровать.
– Я ни на что не претендую, ни о чем не буду просить, приставать… – Она на несколько секунд задержала дыхание, посмотрела ему глубоко в глаза: – Разреши мне пожить с тобой! Возьми меня к себе в дом! Хоть на небольшое время.
– В качестве кого?
– Ну, не знаю… подруги… любовницы… домработницы.
– И как ты себе это представляешь? Зачем тебе все это?
– Мне надо! Для себя: попробовать, определиться…
– А ты сама понимаешь, что все это затягивает?
– Понимаю.
– И как все это будет выглядеть?
– В смысле?
– Что скажут Макаровы? Что они будут о тебе думать, когда уедешь?
– Ты что, боишься разговоров? Ну и что? Сейчас многие так живут.
– Понятно, что у вас в городе многие так живут: без принципов и комплексов, без чести и достоинства… надоели друг другу – разбежались, а в оправдание – не сошлись характерами! Раньше это называлось развратом. Сейчас – свободной любовью. Так? Вот потому и женятся по пять-шесть раз.
– Ты придерживаешься старых законов?
– Раньше придерживался, теперь – нет, потому что больше ни на ком жениться не собираюсь.
– А под старость стакан воды кто поднесет? – усмехнулась Ирина.
– Таблетку запить какую-нибудь, чтобы лыжи быстрее развязал – сам на пузе доползу!
– Ну почему ты такой? – стараясь обнять его, приласкать, успокоить, прижалась к нему Ирина. – Злой! Я к тебе с лаской, любя, а ты как…
– Хитрая! – засмеялся Толик. – Как лиса в змеиной шкуре!
– Ах, какой ты бессердечный! – не обижаясь, прошептала Ирина. – Так что, как дальше жить будем? Возьмешь меня к себе?
– Эх, Толик, что ты делаешь? – тяжело вздохнул он и, нехотя, как будто делая ей огромное одолжение, с кислым лицом наконец-то согласился. – Ладно, переходи.
Ира радостно взвизгнула, захлопала в ладоши, потом обвила шею благодетеля, осыпала его поцелуями. Анатолий делал вид, что сердился, отстранялся от нее, умело скрывал превосходное настроение, сразу показал себя хозяином:
– Будешь слушаться, что скажу, так и будет! Нет – обратно к Вере!
Она кивала головой, довольно соглашалась, на все его условия отвечала положительно, не переставая дрожать от счастья: «Неужели? Через столько дней!»
Откуда Ирине было знать, что Толик сам едва не плясал от радости? Нравилась ему девушка. Очень. Однако, кроме него, об этом никто не ведал.
* * *
Сошелся характерами Юрий с Макаровыми. Полтора месяца прошло, как они из тайги вышли, а отношения у мужской половины такие, будто знают друг друга долгие годы. А все потому, что «не чурается мужик работы, за все хватается». Так говорит дед Иван, старожил заимки. Его сын, Макар Иванович, лишь молча кивает головой, подтверждая его слова: «Хороший человек, ничего не скажешь». На покосе с литовкой, в огороде с тяпкой, ставить сети в озере, перетаскивать ульи – всегда пожалуйста. Скажут ему: «Завтра в пять вставать, по росе косить будем», значит, так тому и быть – проснется Юрий, стоит толкнуть в плечо. В жару в огороде картошку тяпать да окучивать – женское дело, а он сам вызвался. Тяпку в руки – и пошел землю рыхлить, только рубаха развевается. Воды принести, дрова переложить в поленницу или под машиной с Анатолием в мазуте перепачкаться, коробку скоростей снять или поставить, или какой другой ремонт – он тут, не зови! Однако больше всего Юрий любил на пасеке работать, с пчелами общаться. Очень уж понравилась ему тяжелая жизнь полосатых тружеников. Никогда раньше не видел он, чтобы общество, созданное матерью-природой, беззаветно вкалывало от рассвета до заката для других.
– Китайцы, и те за деньги работают, а пчелки! Да уж, если бы ВСЕ так трудились в наше время, как они, люди давно не знали бы бед и нужды.
Дед Иван хитро смеялся в бороду:
– Ишь ты, все! Тогда, наверно, коммунизм бы наступил. Ведь у пчелок-то, посмотришь, настоящий коммунизм: от каждого по способностям, каждому по потребностям. Помнишь Маркса?
– Вы Маркса читали? – удивлялся Юрий.
– А как же! – вскидывал бороду Иван Макарыч. Очень уж любил старожил, когда его называли по имени-отчеству, а от Юрия слышать это было приятно втройне. Скрытный Юрий мало рассказывал о себе, больше отмалчивался о своей настоящей жизни, и это, в сочетании с трудолюбием, придавало ему уважения. – Грамоте обучен. Зимой вечерами при свечке в тайге изучил.
Юрий изумленно смотрел на него: не лыком шит старый охотник! Стараясь поддержать разговор, он все же чувствовал себя неловко. В школе проходить азы научного коммунизма не хотелось, потом некогда. Однако богатый жизненный опыт сложил у него свои взгляды на происходящее, поэтому он мог высказать свое мнение:
– Да, помню, на уроках в школе преподавали. Только я думаю не так. При загнившем социализме все равно тунеядство и воровство процветало, потому мы никогда бы не перешли в коммунизм. Тогда лодырей воспитывали, воров сажали в тюрьмы. А у пчелок все по-другому: идеальный образец процветающего общества. Воров и трутней нет, чувства наживы не знают и перенаселения никогда не будет.
