— Что? Что ты там нашел?
— Ну вот, смотри… — Он развернул к ней телефон, а показывал пальцем. — У тебя здесь имена, фамилии — как удобно тебе, так и вносила, да? А вот… СШ. Или ЗН. У Зины точно так же внесены твои данные под буквами: ЛМ. А имея номер, выяснить, кто скрыт за буквами «ЛМ», не трудно: ты. ЗН — Зина, СШ — Саша. Поняла?
Лайма откинулась на спинку стула, догадавшись, что он ее развел. Лазурь в глазах потемнела без слияния со зрачками, губы дергались — по всей видимости, их хозяйка прилагала усилия, чтоб они не выговорили то, что вертелось у нее на языке. Но она воспитанная, не посмела изменить себе, всего-то напомнила Денису:
— Тебя, наверное, дома ждут…
— Не-а, меня не ждут, — допивая чай, заверил он. Наконец поставил чашку на блюдце и уже с полным основанием, как ему казалось, заявил: — Видишь ли, кодирование у вас одинаковое, следовательно, напрашивается мысль, что сделано это не случайно, а по договоренности. Следующая мысль пришла сама собой: все вы члены одной группы, с одними целями и задачами. Поскольку начался, говоря образно, отстрел вашей группы, стало быть, вы успели кому-то сделать крупную гадость. Кому, Лайма?
Пожалуй, ни одна из эмоций не читается так хорошо, как страх, он удивительно меняет черточки лица, продавая само лицо. Но упрямству Лаймы… так и лезли на ум Денису слова «можно позавидовать», да только завидовать тут нечему, ибо упрямство — это неотъемлемая составляющая глупости. Именно глупость устами Лаймы сказала:
— Тебе пора, до свидания.
— Хорошо, — нехотя поднялся он. — А ты запомни: когда тебя пырнут ножом — должен предупредить, что это больно, — ты пожалеешь, что не воспользовалась шансом.
— Топай, топай, — не выдержала воспитанность Лаймы и перешла на грубость.
М-да, он не искра, зажечь сей факел не сумел. Денис двинул к выходу, но, все еще надеясь на свою способность убеждать, пытался вытащить из нее сведения:
— Скажи хоть, кто такая МР? Мария, да? Или Мирра, Марта? Где она? На звонки не отвечает, а номер зарегистрирован на твое имя, значит, трубу отдала ей ты. Как ее найти?
Лайма молча распахнула дверь и уступила ему дорогу с напыщенностью оскорбленной дуры. Ничего не оставалось, как выйти вон, но в самый последний момент Денис резко изменил маршрут, прижал Лайму к стене и, схватив за горло, прошипел в красивенькое личико:
— Ну, ты хочешь сдохнуть — я могу это понять, наверно, тебе не хватает острых ощущений, как они есть, но МР при чем? Она, может, не желает получить перо под ребро…
— Я закричу. — А сама прохрипела, ведь опер сжимал горло.
— Ори. Я удостоверение покажу, скажу, что ты на меня напала…
— Пусти… псих…
С досадой он толкнул ее вглубь квартиры. Лайма буквально поплыла назад, когда он разжал пальцы, а потом все же грохнулась на пол.
— Живи, тебе ж недолго осталось! — Денис захлопнул дверь, но успокоиться не мог, крикнул: — Если соберешь по квартире мозги, позвони, номер телефона я кладу под коврик.
Он злился на себя за несдержанность, за неумение использовать ситуацию, за переоценку своих способностей — вот так и появляются комплексы, которые впоследствии перерастают в манию, мания в шизу…
Денис закурил и шел по двору в поисках укромного места, чтоб проанализировать, где, когда и какую он допустил ошибку. Вроде бы все слаженно строилось, вдруг Лайма взбесилась, идиотка. Или идиот он?
Не успел Денис плюхнуться на скамейку под грибком, а она вон, вышагивает скорым шагом вдоль дома, торопится.
«Куда это Лайма намылилась сразу после частичной асфиксии? — сам себя спросил Денис. — Даже передышки себе не дала! И ничего вокруг не видит… Ой, споткнется и упадет на таких высоких каблуках…»
Дождавшись, когда Лайма повернет за угол, он отбросил сигарету и рванул за ней.
Зинаида возвращалась домой, поведал Ларичев, примерно в четвертом часу утра, где она была и почему возвращалась в столь поздний час — неизвестно.
Таксист непременно подвез бы ее к подъезду, но она почему-то предпочла идти через сквер, а не обогнула его вдоль домов, где хотя бы есть освещение. Пересекая по диагонали (о чем свидетельствовали следы от ее каблуков) заросший, правда, небольшой участок, она получила смертельные ранения и скончалась на месте.
Уже в шесть утра ее труп обнаружили жильцы того же дома, в котором Зинаида проживала, позвонили в милицию. При ней не было сумочки, что для женщины неестественно, должна же она где-то держать ключи от квартиры, платок, пудреницу, кошелек и прочие мелочи?
Ларичев действительно взял заботы Вероники на себя, оставлял ее ждать в машине, а сам отправлялся за справками, но и при его оперативности добыча бумажек заняла почти весь день! А сколько понадобилось бы времени Веронике? Ах да, Зина не просто умершая в тридцать пять лет от тяжелой и продолжительной болезни, она зверски зарезана. Но все равно собирание всех этих бумажек разве не издевательство над простыми смертными?
— Сумку забрал убийца, — сказала Вероника, поражаясь паузе, которую сделал Ларичев, будто не понимал, что именно произошло в ту ночь. — У вас это называется — разбойное нападение с целью ограбления, так?
Находясь за рулем по пути следования к дому Зинаиды, Ларичев на заявление Вероники и ухом не повел, а ей нужна ясность. Она дала подписку о невыезде, данный факт тревожил.
— Вы думаете иначе? — спросила она, когда пауза перешла все возможные границы.
— Угадали, — только и сказал Ларичев.
Многозначительное молчание следователя действовало на нервы, как будто он знает больше, чем могло показаться. Возможно, Веронику Ларичев и не берет в расчет. Но ей как жить в роли подозреваемой? Впрочем, он еще этого не сказал напрямую, просто взял подписку, потому что у нее есть мотив, а мотив далеко не всегда указывает на… Да что же, Вероника родную сестру пришила? Каким образом?!
— Скажите, будьте любезны, что вы думаете по поводу смерти моей сестры? — пристала она к Ларичеву, избрав требовательный тон. — Обязуюсь ваши тайны не разглашать. Некому! У меня здесь нет знакомых. Почему вы молчите, черт возьми? Заставили подписать бумажку, я так чувствую, вы меня оставите без работы, без замужества, без средств к существованию, но говорить, в чем причина жестокого обращения со мной, не желаете? Чудненько!
— Не злитесь, — мирно, в отличие от нее, сказал Ларичев, одновременно останавливая машину. Он отстегнул ремень безопасности, повернулся к ней, уложив локоть на руль, второй на спинку кресла, и начал: — Вряд ли это ограбление, грабителю достаточно оглушить жертву. Да, не всегда он рассчитывает силу, в результате может произойти смерть от удара, например, по голове…
— Разве грабители не пользуются оружием? — возразила Вероника. — Ножами, пистолетами, шилами всякими?
— Но в ход пускают редко. Даже если и пускают, достаточно один раз ударить ножом — все, жертва от боли не способна сопротивляться. Это хорошо знают грабители, тем не менее вашей сестре нанесли пять ударов, пять! Значит, били наверняка, чтоб она случайно не выжила.
