– Завалите оставшуюся часть туннеля. Нужно убираться отсюда как можно дальше.
Мал.
Где он? Похоронен под обломками? Я не могла позволить им уйти без него. Заставила свои губы произнести его имя.
– Мал. – Слышали ли они меня? Даже мне мой голос казался каким-то приглушенным и неправильным.
– Ей больно. Может, отключим ее? – спросила Тамара.
– Не хочу рисковать. Вдруг у нее снова остановится сердце? – ответил Толя.
– Мал, – повторила я.
– Оставь проход в монастырь открытым, – обратилась к кому-то Тамара. – Если повезет, он подумает, что мы пошли туда.
Монастырь. Санкта-Елизавета. Сады рядом с усадьбой Грицких. Я не могла привести мысли в порядок. Попыталась вновь произнести имя Мала, но губы не повиновались. Боль становилась всепоглощающей. Что, если я потеряла его? Будь у меня силы, я бы закричала. Я бы воспротивилась. Вместо этого я погрузилась во тьму.
* * *
Очнувшись, я почувствовала, что мир качается подо мной. Вспомнила, как проснулась на борту китобоя, и на секунду с ужасом заподозрила, что вновь нахожусь на корабле. Открыла глаза и увидела высоко над собой землю и скалы. Мы шли по огромной пещере. Я лежала на спине на каких-то носилках, которые несли на плечах двое мужчин.
За сознание приходилось бороться. Большую часть своей жизни я чувствовала себя слабой и больной, но еще никогда не испытывала подобной усталости. Я была шелухой – опустошенной, очищенной. Если бы ветер мог задувать так глубоко под землю, меня бы сдуло без следа.
Несмотря на то что каждая косточка и мышца моего тела заныли в знак протеста, мне удалось повернуть голову.
На соседних носилках лежал Мал, которого несли всего в паре шагов от меня. Он наблюдал за мной, словно давно ждал, когда я проснусь. Парень протянул руку.
Собравшись с силами, я протянула свою руку за край носилок. Когда наши пальцы соприкоснулись, я услышала всхлип и осознала, что плачу. Я рыдала от облегчения, что мне не придется жить с бременем его гибели. Но вместе с благодарностью меня пронзило негодование. Я плакала от ярости, что мне вообще придется жить.
* * *
Мы преодолевали мили за милями, через проходы столь узкие, что приходилось опускать мои носилки на землю и толкать по камням, а также через проходы столь высокие и широкие, что туда бы влезли десять тележек с сеном. Не знаю, как долго мы шли. Под землей не существовало таких понятий, как день и ночь.
Мал оправился раньше меня и хромал рядом с носилками. Он получил травмы, когда туннель обрушился, но гриши его вылечили. А вот то, что я пережила, то, что я приняла – они исцелить не могли.
В какой-то момент мы остановились в пещере, полной свисающих сталактитов. Я услышала, как один из моих носильщиков назвал ее Пастью червя. Когда меня опустили, Мал тут же оказался рядом, и с его помощью мне удалось сесть, опираясь на стену пещеры. Даже от этого незначительного движения у меня закружилась голова, и когда Мал прижал рукав к моему носу, я увидела кровь.
– Насколько все плохо? – поинтересовалась я.
– У тебя бывали времена и получше, – признал он. – Пилигримы упоминали некий Белый собор. Подозреваю, туда мы и направляемся.
– Они доставят меня к Апрату.
Мал оглядел пещеру.
– Вот как он сбежал из Большого дворца после переворота. Как ему удавалось так долго избегать поимки.
– И как он появился и исчез с вечеринки. Усадьба находилась рядом с монастырем Санкты-Елизаветы, помнишь? Тамара привела меня прямо к нему, а затем позволила ему сбежать. – Я услышала горечь в своем слабом голосе.
Мало-помалу мой одурманенный разум складывал кусочки головоломки воедино. Только близнецы знали о вечеринке, и они подстроили нам встречу с Апратом. Они уже находились среди паломников в то утро, когда я чуть не спровоцировала мятеж, когда наблюдала за рассветом вместе с верующими. Поэтому они так быстро меня нашли. Как только Тамара почувствовала опасность, то тут же исчезла из «Орлиного гнезда». Я знала, что близнецы и их солнечные воины единственная причина, по которой мы с гришами выжили, но их вранье все равно ранило мою душу.
– Как все остальные?
Мал посмотрел на побитую группу гришей, сидящую в тени.
– Они знают об окове, – ответил он. – И они напуганы.
– А о жар-птице?
Парень покачал головой.
– Вряд ли.
– Скоро я им расскажу.
– Сергей не в лучшей форме, – продолжил он. – Кажется, он все еще в шоке. Остальные держатся.
– А Женя?
– Они с Давидом идут в конце группы. Она не может быстро передвигаться. – Пауза. – Пилигримы зовут ее Сокрушенной.
– Мне нужно поговорить с Толей и Тамарой.
– Тебе нужен отдых.
– Сейчас же. Пожалуйста.
Мал встал, но замешкался. Когда он снова заговорил, его голос звучал хрипло.
– Тебе стоило предупредить меня о своем замысле.
Я отвернулась. Расстояние между нами увеличилось еще больше. «Я пыталась освободить тебя, Мал. От Дарклинга. От себя».
– А тебе стоило позволить мне прикончить его, – сказала я. – И дать мне умереть.
Когда я услышала, что он удаляется, я опустила голову. Дыхание выходило из меня короткими рывками. Набравшись сил, я подняла глаза и увидела перед собой стоящих на коленях близнецов с опущенными головами.
– Взгляните на меня.
Они повиновались. Рукава Толи были закатаны, и я увидела, что его огромные предплечья украшены солнцами.
– Почему вы просто не рассказали мне?
– Тогда ты бы ни за что не подпустила нас так близко к себе, – ответила Тамара.
Ее правда. Я и сейчас не знала, что о них думать.
– Если вы считаете меня святой, почему не дали умереть в часовне? Что, если этому суждено было стать моим мученичеством?
– Тогда ты бы погибла, – без промедлений ответил Толя. – Мы бы не успели найти тебя среди обломков, чтобы вернуть к жизни.
– Но вы позволили Малу вернуться за мной. Хотя дали клятву.
– Он сбежал, – ответила Тамара.
Я вздернула бровь. День, когда Мал вырвется из хватки Толи, и в самом деле станет днем чудес.
Великан повесил голову, и его широкие плечи затряслись.
– Прости меня, – сказал он. – Я не мог удержать его от тебя.
Я вздохнула. Вот тебе и священный воин.
– Вы служите мне?
– Да, – дружно произнесли они.
– Не священнику?
– Мы служим тебе, – свирепо ответил Толя.
– Что ж, посмотрим, – пробормотала я и взмахнула рукой, давая знак, что они могут идти. Близнецы встали, но я позвала их обратно. – Некоторые пилигримы начали звать Женю Сокрушенной. Первое и последнее предупреждение. Если они еще хоть раз произнесут это слово, отрежьте им языки.
