Но погодите. Тут что-то еще.
Что-то на заднем плане, движется за моей спиной.
Я начинаю вглядываться в задний план отражения, и мое собственное лицо расплывается в зеркале от смены фокуса.
Облако дыма. То самое густое облако. Таковы мои первые постыдные мысли.
Оно зависло в воздухе у противоположной стены, рядом с ванной. Не больше праздничного шарика, оно напоминает собой пухлый серый пузырь («облако дыма, облако дыма», – шепчет противный голос в моей голове), волнистый по краям. Сгусток такой плотный, что сквозь него не видно кафеля на стене. Меня особенно нервирует, что оно пульсирует и дрожит, как мультяшная кастрюля.
Я вам прямо скажу: Теру бы обделался.
Я моргаю, часто и много.
Облако темнеет, будто в него впрыснули чернил, и плывет ко мне. В моей голове крутятся россказни Гуйрэна Лэна: «Вдруг оно оказалось вокруг меня, как вихрь, оно кричало, кружило меня, швыряло об стены…»
Одержимый желанием увидеть это нечто воочию, я отрываю взгляд от зеркала и поворачиваюсь.
Я в ванной один.
Я смеюсь про себя и понимаю: просто что-то прилипло к зеркалу, может, банальная пена для бритья. Только зеркало чистое. Я внимательно изучаю комнату в отражении, будто жду, что облако снова появится. Но оно не появляется.
Чувствуя себя глупо, я выхожу в коридор. И сразу слышу звонкий зов Честейн, хотя не вижу, где она:
– Джек? Джек! Где ты?
Разрумянившаяся, она выруливает из-за угла. Ее щеки теперь гармонируют с волосами. Она замечает меня у двери ванной, видит мою позу, и в тот момент, когда рядом с ней возникает Фан, спрашивает:
– Все в порядке?
Простого «да» ей мало, и она осматривает меня рентгеновским взором.
– Ты что-то видел?
Я думаю, как ей на это ответить. Меньше всего я хочу обсуждать случившееся с психичкой, вооруженной спреем с травками.
– Оно там? – рявкает Фан. Я не успеваю ответить, а она уже поворачивается к Честейн: – Оно там. – И они отстраняют меня от двери, чтобы пройти самим.
– Ты с нами или как, Джек? – спрашивает, задержавшись в дверях, Честейн. – Определяйся!
И я возвращаюсь в ванную. Фан запечатывает спреем дверь (как это вообще работает, если привидения проходят сквозь стены?), после чего они с Честейн осматривают комнату, присев на корточки, как пара борцов перед сигналом рефери. Тюфяк во мне непроизвольно поглядывает в зеркало, где отражаемся только мы трое.
– И вы что же, реально слышите, как оно говорит? – спрашиваю я.
– Мы ощущаем… отчетливое присутствие… чувства, намерения, нужды, – рассеянно отвечает Честейн. – Как будто кто-то говорит с тобой… через окна с двойными стеклами.
– И вы слышите это своими ушами?
– Мы слышим это своим разумом, Тотошка, который предварительно надо распахнуть. – Она дает сигнал Фан и церемонно протягивает руку в сторону ванны.
– Попался, – говорит Честейн воздуху над ванной. – Извиняй, дружок.
Фан извлекает ярко-красный стеклянный флакон с пробкой в форме лампочки, как в пузырьках с полок Шер. Позже я узнаю, что во флаконе содержится два опилка шотландского обсидиана, соль и букет трав и пряностей. Непробиваемой стойкости Честейн в отказе разглашать состав этих трав позавидовал бы и полковник Сандерс
[10].
Фан вручает флакон Честейн, та откупоривает его и демонстрирует перед ванной.
– Залезай, – повелевает она. – Потом решим, что с тобой делать.
Мы все не сводим с ванны глаз.
Яхта кряхтит. Чуть покачивается.
– Ну же, – поторапливает Честейн. – Не заставляй меня проводить ритуал заключения. Ты чуть не убил ребенка. – Она сует бутылку настойчивее. – Полезай.
– Оно что-нибудь отвечает в ответ? – шепчу я. – Ощущаете вы его чувства, намерения и вот это все?
Она бросает на меня недовольный взгляд:
– Уймись, Джек. Внизу все равно не ловит.
Я все-таки пробую напоследок обновить страницу еще разок и прячу телефон в карман. Честейн начинает ритуал, произнося тягучие и зловещие слова на латыни. Всего после нескольких строк она удовлетворенно кивает, видно, обнаружив, что незримое существо снова пришло в движение. Я слышу шаги, но это только шаги Фан. Я воображаю, как бесформенное облако всасывается в горлышко бутылки. Ниточки, узелки, как легко ими прельститься.
Честейн всаживает пробку в стеклянное горлышко.
– Дело сделано, – тихо подытоживает она. Они с Фан не дают друг другу пять. Что-то подсказывает мне, Фан не любитель подобных фамильярностей. Никто не ликует. Атмосфера стоит подавленная.
– Все же хорошо кончилось, да? – подсказываю я бодро.
Тоном, уместным для похоронной процессии, Честейн отвечает:
– Испытываешь смешанные чувства, Джек, когда приходится запирать живую сущность подобным образом. Объясню подробнее наверху? – Она кивает Фан и поднимает глаза к потолку. – Пойдемте, обрадуем их.
Шерилин Честейн в гневе ставит передо мной красный флакон с духом. Ее лицо мрачнее тучи.
– Знаешь что, петух самовлюбленный, с меня довольно. Давай-ка посмотрим, насколько прочны твои убеждения на самом деле.
Совру, если скажу, что наше финальное интервью прошло как по маслу.
Отмотаем назад. Когда Лэны успокоились и поверили, что дух покидает их дом во флаконе старой ведьмы, они отозвали иск и остались жить долго и счастливо у себя на яхте. Мы с Шер договариваемся о дополнительном интервью, чтобы обсудить случившееся. Фан растворяется в толпе зевак на пристани, даже не попрощавшись, – не то чтобы меня это разочаровывает.
Мы устраиваемся в пляжном баре с очаровательным названием «О-ля-ля». На этот раз Честейн кладет рядом с моим диктофоном свой. Ее паранойя меня ничуть не смущает, мне-то скрывать нечего. Первые бокалы осушаются быстро, даже слишком. Это мы готовимся к очередному раунду идеологической схватки.
Я рассказываю Честейн об УЖАСТИКе Спаркса и ставлю ее в известность, что сегодня не произошло ничего такого, что заставило бы меня добавить в список третий пункт. Слишком уж ладно и складно проходит ее общение с духами: только она их слышит, только она чувствует их присутствие… Тут либо Лэны врут, а она совсем наивна, либо она – прожженная аферистка и врет наивным людям. Или обе стороны водят друг друга за нос в негласном, взаимовыгодном унисоне лжи. Одно хорошо: я ни разу не ощущал себя героем «Шоу Трумана», попавшим на отрепетированное театральное представление.
