Она достает из сумки флакон с «духом» и в гневе ставит его на стол между нами.
– Знаешь что, петух самовлюбленный, с меня довольно. Давай-ка посмотрим, насколько прочны твои убеждения на самом деле. Это самая ненавистная часть моей работы. Потому что мне нужно принять решение: содержать эту сущность в заключении или уничтожить ее.
– Э? Как вы можете уничтожить духа, демона, или как вам сегодня угодно называть свои модельки? Оно ведь уже мертво.
– Все, что содержит энергию, может быть уничтожено. Так что давай, умник. Мое тебе задание, если не слабо. Дальнейшая судьба этой сущности в твоих руках. Если ты так уверен, что я вожу людей за нос, тебе достаточно сказать слово, – она кивает на море. – Я смою содержимое бутылки морской водой, и соль уничтожит духа. Или другой вариант: если ты не уверен на сто процентов, сохрани ему жизнь, и я попытаюсь помочь ему уйти дальше.
Она откидывается на спинку стула, скрестив руки, и ждет моей реакции.
Я смотрю на флакон.
На асимметричные изгибы ручной работы.
На красное стекло грубой фактуры. Россыпь крошек и опилок внутри.
Я вижу лицо – мое собственное отражение, искаженное стеклом. Ни малейшего признака дымного облака.
– Последний шанс, – говорю я, глядя прямо Честейн в глаза. – Вы видели привидений своими глазами?
– Я не могу на это ответить. Я видела вещи, которые можно было назвать…
Я тычу пальцем в бутылку:
– Убейте.
Я встаю, собираясь уходить. Она как громом поражена. Эта женщина действительно думала, что я всерьез отнесусь к ее фантазиям.
– Джек, извини, я немного вышла из себя, – выпаливает она, приходя в отчаяние от того, что драгоценный отрезок книги, посвященный ей, подходит к концу. – Послушай, ты должен кое-что знать о своем видео. О словах на записи.
Но нет ничего, что мне нужно знать о видео – уж во всяком случае, не от Шерилин Честейн.
Я плетусь по песчаному пляжу и оборачиваюсь напоследок, посмотреть на Шерилин Честейн. Она вошла по колени в воду, намочив брюки. Она склоняет голову и погружает откупоренный флакон под воду. Согбенная мать, что топит котят.
Жалкое зрелище.
Я пошел на поводу у Интернета. Тотошка побывал в гостях у Злой Ведьмы Востока. Но пришла пора двигаться дальше.
Не знаю, случалось ли вам просыпаться с чувством, будто за вами наблюдают.
Хорошего мало, поверьте мне на слово.
После многочасовой беготни по яхте в компании двух сумасшедших, после похмельной дуэли на пляже даже закаленному королю вечеринок нужен отдых. Когда начинают сгущаться сумерки, я спускаюсь в метро и возвращаюсь с острова Лантау на остров Гонконг, мечтая рухнуть в свою постель. Борясь со сном, я обдумываю инцидент с облаком в ванной и прихожу к утешительному выводу. Все это просто-напросто запоздалый привет от грибочков, съеденных во вторник. Ну да, ну да, я сорвался, но только один разок, это ведь Гонконг. Подумаешь.
История Гуйрэна породила в моем воображении облако дыма, а остаточные психотропные вещества в моем организме его воссоздали, исказив передо мной реальность. На пару секунд. В зеркале. В зеркале, то есть не в реальной жизни. Это важный момент. Не стоит доставать УЖАСТИК Спаркса из-за этого сбоя в матрице.
Когда я поднимаюсь на сороковой этаж отеля «Джейд-Стар», я валюсь с ног. Я брожу по номеру, сбрасывая пиджак, стягивая джинсы, посмеиваясь, когда перед глазами возникает образ Шерилин Честейн, льющей слезы над бутылкой с водицей. Площадью мой номер покрывает 850 квадратных футов, и я почти не бывал тут за время пребывания в Гонконге, так что я долго плутаю, пока не нахожу наконец спальню. Сумерки красят стены золотом, я падаю на гигантскую мягкую постель, и сознание облегченно покидает меня.
Часто я не запоминаю своих снов. Поэтому, когда я просыпаюсь от того, что кто-то прочищает горло, я не могу сказать, что за кошмар навсегда сгинул в трясине моего мозга и чем он так испортил мне настроение.
Рациональная часть моего мозга пытается осмыслить этот звук. Он мне приснился или я сам издал его?
Я не успеваю даже задуматься о третьем варианте, когда ловлю себя на мысли, что за мной наблюдают.
Я никогда не верил в кошачье шестое чувство, когда ты ловишь на себе чужой взгляд, но именно это чувство посещает меня сейчас. Достаточно отчетливое, и я даже переворачиваюсь на спину и сажусь спиной к изголовью, чтобы посмотреть по сторонам.
Кроме меня, в спальне никого. Двери шкафа плотно закрыты. Сумерки давно миновали, и стены окрашены черными, тускло-серыми мазками, электрически-желтыми пятнами и одной радужной кляксой света, отраженного с соседней башни.
Если все дело во сне, то он оставил слишком яркое ощущение после себя. Мое состояние дискомфорта можно еще списать на этот жуткий момент в сутках, когда выпитый накануне алкоголь начинает покидать твой организм. Может, прозвучит глупо, но радужная клякса успокаивает меня. Я провожу рукой по лицу и выковыриваю корочку из глаза. Я хочу собраться с мыслями, но в голове шумит. Старомодное электронное табло на прикроватном будильнике показывает без двух минут полночь.
И снова этот звук. Теперь-то я точно знаю, что это не я.
Кто-то откашливается. Может, я по ошибке заснул в чужом номере?
Я поворачиваюсь в направлении звука и вижу перед собой открытый дверной проем, ведущий из спальни, мимо коридора, в гостиную.
Там, в большой комнате, которая сейчас в двадцати шагах от меня, нет никакой радуги. Черным-черно. Должно быть, тяжелые шторы плотно задернуты.
Я сажусь прямо, чувствуя, как организм начинает вырабатывать адреналин, и вглядываюсь туда, через коридор, в комнату. Допускаю, что из-за усталости я мог не запереть входную дверь. Может, это горничная зашла? И я не услышал ее стука? Хотя разве полночь – подходящее время для уборки?
– Кто здесь? – спрашиваю я, с трудом выдавливая даже эти два слога.
Мой номер по европейской моде оборудован энергосберегающей системой. Потолочные лампы не зажгутся, пока я не всуну в специальный разъем карту-ключ. А разъем, естественно, расположен на другом конце номера, у входной двери. А карта-ключ – в джинсах, которые тоже где-то там. Бесполезно.
Мои глаза привыкают к темноте, и мрак гостиной расплывается во внятные силуэты.
Силуэт обеденного стола.
Силуэт стула за этим столом.
Силуэт широкого дивана.
Силуэт человека, сидящего на этом диване.
Да, там точно кто-то сидит. Я различаю голову, плечи. Длинные волосы?
Я вскакиваю с кровати, и силуэт на диване тоже встает. Отсюда он кажется подвижной чернильной кляксой. На мгновение я задумываюсь, не смотрюсь ли сейчас сдуру в ростовое зеркало.
В памяти всплывает момент, когда Мария Корви неестественно подскочила с церковного пола. Но не может же это быть Мария Корви. Однако это или ребенок, или кто-то совсем небольшого роста.
