От тошноты, от слепой ярости на глаза накатывают слезы. Я протягиваю руку за спину и шарю там в поисках потайного отделения рюкзака.
Глаза Марии блестят.
– Конечно, мой малыш Антонино хотел убить тебя. Но этого я не могла допустить. Но своим питомцам нужно иногда подбрасывать косточку.
Потайной карман под моими пальцами оказывается пуст.
Мария хихикает:
– Больше ты Тони не увидишь. Я отправила его гулять по истории в обратном направлении. Ну и весело же ему будет.
С другой стороны, чем мне помогла бы эта дубинка? Я бы только причинил вред тринадцатилетней девочке, внутри которой расселась эта тварь.
Впрочем, нет.
Нет. Я дал себе слово больше не врать вам. Я не боюсь причинить вред бедной невинной Марии Корви. Я просто боюсь – точка. Это тот страх, который испытываешь, заглянув в блестящие глаза сущему злу. Тот страх, который расползается теплой мокрой лужей по твоим джинсам, а ты даже не замечаешь этого.
Мария сует руку в карман комбинезона и вынимает дубинку.
Ты не это потерял? Ах, негодник.
Внутри меня все сжимается, и я пячусь от нее. Мария не отступает и с ехидной улыбочкой на лице прячет дубинку в карман.
Водоворот моих мыслей безумен и порожден скорее отчаянием, чем логикой. Я понимаю, что Мария создала Аю, воспользовавшись общей силой наших эго. Но вдруг, если я смогу вернуть Аю, намеренно разбудить ее, она защитит меня. Вдруг я смогу обернуть создание Марии против нее.
– Я само совершенство, – говорю я Марии, стараясь звучать убедительно. – Я несокрушим. Я величайший писатель в истории. Я только что провел свои сорок дней в пустыне. Я – Он. Я – Иисус Христос!
Лицо Аи не возникает в воздухе. Вообще ничего не происходит.
Звериные черты лица Марии складываются в некое подобие жалостливого выражения:
– Ох, Джейкоб. Ты все пропускаешь мимо ушей. Мы с Аей очень, очень близки. Я бы даже сказала, мы неразлучны.
Она выбрасывает правую руку вперед и хватает меня за левую сторону шеи. Моя кожа чувствует себя, как бекон на жаровне, шипя и обугливаясь под ее ладонью.
Мария собирает губки бантиком и урчит. Что болезненная агония для меня, то сладкое вино для нее.
Я не могу издать ни звука. Я могу только подчиниться ей полностью и упасть на колени и погрузиться во тьму.
Долго ли, коротко ли, но блаженная бессознательность покидает меня. Я распластан на животе, Мария тащит меня за волосы по траве. Через каждые несколько шагов клок волос вырывается с корнем, остается в ее руке, и моя голова шмякается на землю. Мария отбрасывает клок, снова хватает меня за волосы, и процесс продолжается.
Деревянная дубинка всунута мне в рот так, что круглый ее конец упирается в самые гланды, душит меня, мешает дышать, кроме как через нос.
Избиение и скальпирование продолжается, а я чувствую запах шкворчащей пиццы с пепперони, за которую теперь сходит моя кожа под подбородком.
Я пытаюсь достать до ног Марии, но даже кончиками пальцев не могу ее коснуться.
Что это за звук? Это я кричу? Нет, это воет сирена «Скорой помощи».
Девочка тащит меня к обрыву утеса. Поразительно, насколько все мы, люди, хрупкие существа. Достаточно лишь обратить нашу жизнь в хаос, затравить нас до потери пульса, и смертельное падение уже кажется нам милостью.
Где-то на заднем плане Мадделена говорит:
– Мария? Dove sei, la mia bambina?
Но она не спасет меня. Потому что это уже случилось, и я усвоил урок: я не могу ничего изменить. Все уже кончено. Я – тоже.
Мария произносит что-то торжествующим тоном. Простите, но у меня так натянуты нервы от тягостного ожидания своей суровой гибели, что я ее даже не слышу.
Она толкает меня, травянистая почва уходит из-под ног, и гравитация забирает меня к себе.
Глава 21
И я просыпаюсь с распростертыми руками в шершавых объятиях дерева, не понимая, что и к чему.
Моя левая нога посылает мне сигналы бедствия. Там явно что-то не в порядке.
Понятия не имею, куда делась дубинка, но во рту я все еще чувствую деревянный привкус.
Где верх, а где низ, я понимаю только по направлению капающей крови. Естественный компас моего тела.
Ну да, если верить кровотечению из нового пореза у меня на лбу, не говоря уже о разошедшися старых, я вишу вниз головой.
Все кажется гиперреальным. Листья и ветки такие четкие. Радужные отражения в каплях росы. Видимо, спасение от верной смерти сказывается на восприятии.
Бог знает, как долго, но я просто вишу, истекаю кровью и надеюсь не потерять сознание. Потом я вспоминаю голос Марии Корви в устах Тони Бонелли: «Я вернусь через несколько часов».
Это предупреждение показалось мне странным на тот момент, но сейчас оно отдается в моей голове тревожным звоночком.
Марию везут в больницу, откуда она впоследствии сбежит. Покойтесь с миром, Мадделена и Пио Аккардо. И покойся с миром я, потому что Мария вернется, чтобы завершить начатое.
Я не хочу оставаться здесь и дожидаться контрольного в голову.
Я напрягаю мышцы живота и подтягиваюсь вверх, обхватывая руками ветку. Левая нога воет от возмущения. Меня прошибает холодный пот, и перед глазами плывет. Я закусываю губу, чтобы снова не отключиться, и моя кровь смешивается с кровавой кашей, оставленной Марией.
Нога вывернута. Кожа везде цела, но ступня смотрит в другую сторону. От малейшего нажима накатывает тошнота.
До земли остается всего несколько футов, и я прыгаю, хотя знаю, что сделаю только хуже. Я приземляюсь на здоровую ногу и тяжко приваливаюсь к стволу дерева за спиной. Рюкзак Шерилин вжимается в кору дерева. Понимая, что сам я никуда не уйду, я хватаюсь за толстую ветку и начинаю гнуть. Дерево протестует и изгибается в упрямую дугу, пока наконец с треском не отламывается от ствола.
Опираясь на самодельный посох, я делаю первые робкие шаги. Медленно и мучительно, но я могу двигаться.
Я осторожно трогаю пальцами ожог на шее, и на них остается липкое черное месиво сгоревшей кожи. Дав себе слово больше так не делать, я выковыриваю из глаз кровавые корки и гляжу по сторонам. Я у подножья утеса, на опушке леса. Раз Мария планирует возвращаться в церковь, надо убираться отсюда подобру-поздорову. А самое главное, ни в коем случае не думать про то, что рок зажал меня в свои тиски и мои поступки уже не играют роли. Это пораженческие мысли.
Сквозь деревья я вижу клочки горизонта, перемежеванного холмами. Пока я мысленно прокладываю маршрут к тем холмам, в кармане раздается знакомый сигнал.
Экран разбит, но телефон все еще работает. Всплывающее окно уведомляет меня о том, что заряд батареи – десять процентов.
