По всему миру известны случаи, когда святая вера в одержимость дьяволом приводила к смерти. Иногда это были предумышленные убийства: детей сжигали или хоронили заживо. Чистой воды Средневековье. А бывало и так, что смертельными оказывались попытки вытравить этих воображаемых демонов, зачастую при содействии такого вот грошового экзорциста. Не далее как в 2011-м на Филиппинах что-то пошло не так в процессе затянувшегося на пять дней экзорцизма, и страдающую анорексией девочку, звали которую Дорка Белтре, заморили голодом до смерти.
Так что смейтесь вместе со мной над этой средневековой дикостью. Это наш с вами гражданский долг.
Хохот вырывается из меня зычным раскатом грома, гипертрофированный в собственном неуместном величии.
Когда мы вырываемся из пасти сатаны, идентичной той, которая оформляет вход в аттракцион, Бекс верещит не умолкая.
Банальный поезд-призрак делает из нее полуобморочную барышню. Каждый раз, без исключения, она, как коала, испуганно обхватывает меня руками, когда капроновая паутина щекочет наши лица, а со всех сторон выпрыгивает механическая нечисть.
«Адский отель», затянутый в паутину пошлых электрических гирлянд, рельсов аттракционов и крутых журавлиных изгибов американских горок, расположился на краю Брайтонского пирса. Теперь, когда мы оба в Брайтоне и хотим куда-нибудь выбраться и пообщаться, мы катаемся на поезде-призраке, пропускаем по пинте и заедаем все это картошкой. Это наша традиция. Я посещал «Адский отель» чаще, чем все настоящие отели, вместе взятые, Бекс – тоже. Однако это место не теряет над ней своей первобытной власти. Я, в свою очередь, никак не нарадуюсь на олдскульные шестереночные механизмы, которые двигают нашу вагонетку по темноте. Сегодняшняя вылазка имеет для меня особое значение: мы здесь с ней впервые после того, как я вышел из реабилитационной клиники несколько недель назад.
Мы меряем шагами обворожительно кривую брусчатку и прогуливаемся по пирсу, двигаясь к его центру, где стоит наш паб, «Виктория». На западе полыхает горизонт. Над головами парят чайки, которых будто против воли носят туда-сюда шальные ветры, так и норовящие скользнуть тебе в глотку, пока ты волей-неволей не переведешь дух. Бекс двумя руками обхватывает непослушную копну рыжих кучеряшек и усмиряет их резинкой.
– Кажется, я никогда тебя не спрашивал, – говорю я. – Если не ошибаюсь, ты вроде бы не религиозна, но возможность существования бога не отрицаешь. Может, ты и в привидений веришь?
– Если допустить, что бог существует, придется допустить и то, что существуют привидения. Наверняка ведь все равно не узнаем, согласись.
– Как раз не соглашусь. Благодаря науке мы именно наверняка и знаем.
– Ну откуда мы можем знать, что происходит после смерти? Это же смерть! Тайна тайн. Просто невозможно представить собственное несуществование. Того, что до скончания вечности ничего не будешь чувствовать.
– Разве ты чувствуешь что-то, когда спишь?
– Я вижу сны.
– Поздравляю.
Только я собираюсь растолковать ей подтвержденную неумолимыми фактами правду о так называемых «предсмертных состояниях», переживаемых на операционном столе, как Бекс в очередной раз меняет тему:
– Так все-таки что случилось в Италии?
На ходу я рассказываю ей о попавшей мне в рот смешинке. Когда Бекс смеется и даже когда просто улыбается, она прикрывает рот рукой, потому что переживает, что у нее слишком большие зубы. Зря она переживает.
– Ты ужасный человек. И при чем тут видеоролик из Интернета?
– Я до этого еще не дошел. Дай рассказать все по порядку!
– Ладно. Ну так что? Ты засмеялся во время экзорцизма…
Я отвечаю готовым заголовком из какой-нибудь скандальной колонки:
– И ты не поверишь, что произошло потом…
Алистер Спаркс: «Далее следует телефонная переписка между мной и Джеком, состоявшаяся за неделю до поездки Джека в Италию».
20 октября 2014
Джек, привет. Давно не виделись, все дела. Надеюсь, у тебя все нормально. Говорил с твоим агентом, Мюрреем. Рад, что ты вылечился и пишешь новую книгу. О чем она будет?
Как же, можно подумать, тебе не по барабану. И не надо обсуждать меня за моей спиной.
Джек, конечно, мне не по барабану.
Ты что, религию для себя открыл, или что?
Несмотря на наше прошлое, мы могли бы постараться не ссориться. О чем твоя книга?
ХА, «наше прошлое», ну спасибо, что напомнил. Книга о привидениях. Теперь можешь отвалить.
Неужели?! Почему именно о привидениях?
(осталось без ответа)
Глава 2
Отец Ди Стефано разгибает спину, и серебряный алтарный крест оказывается ровнехонько у него за спиной. Полы рясы пафосно колыхаются, а глаза становятся как блюдца.
– Синьор! Что вы себе позволяете! Прошу вас проявить уважение!
Ди Стефано хорошо отыгрывает праведный гнев. За свои восемьдесят с гаком ему много на что приходилось погневаться, начиная моральным упадком общества и заканчивая тем, что приходится тужиться, когда он ходит в туалет по-маленькому. Добавьте к этому ватиканскую дозу ревностной религиозности, и человека может апоплексический удар хватить.
Бородач и Безбородый хмурятся и стискивают вытянутые по швам руки в кулаки. Взгляд Мадделены обжигает мне лицо.
Церковь впадает в недовольное безмолвие.
Улыбаясь во все тридцать два зуба, я поднимаю руки над головой и аплодирую собравшимся артистам. Каждый хлопок превращается в эхо под сводами.
– Не напрягайтесь так, – говорю я им. – Мне все нравится. Очень увлекательный спектакль.
Тони услужливо переводит.
Любопытнее всех реагирует Мария. Она не пускается в проповеди о распятом назаретянине, а просто смотрит на меня в упор. В луче солнечного света ее желтые глаза как будто горят огнем. Она вопросительно склоняет голову набок. А потом улыбается мне. Все хмурятся, а она – улыбается. Видно, не выходит из образа. Импровизирует. Экспромт! Надо же, какая умница.
Она оборачивается и смотрит куда-то в глубь церкви. Проследив за ее взглядом, я упираюсь в то самое витражное окно, украшающее дальнюю стену. Потом Мария снова переводит взгляд на меня и смотрит с каким-то странным пониманием. Хоть ты тресни, не могу взять в толк, что должен означать этот финт с окном.
Отец Ди Стефано явно хочет поскорее вернуть собрание в прежнее русло и начинает декламировать, судя по всему, текст молитвы для изгнания демона. Мария не обращает на него внимания и по-прежнему не сводит с меня глаз. Устав от ее ухмылки и глаз, как из дешевой кинокартины, я вынимаю свой телефон. Связь здесь не очень, но мне удается поймать сигнал.
