– Почему я не удивлен? – произнес профессор, поднимаясь с бетонного пола и потирая ушибленный бок – ему с падением повезло меньше, чем мне. – Твоя работа?
Кречетов кивнул на трупы. И, не дожидаясь ответа, продолжил:
– Хотя можно не спрашивать. Там, где ты побывал, другого и быть не может. Жестокость и жажда насилия, молодой человек, это болезнь, которую необходимо лечить!
– Тебя послушать, так я прям мясник, палач и средоточие мирового зла в одном флаконе, – буркнул я. – Когда на меня толпа мутантов прёт, то что делать прикажешь? Прочитать им лекцию о вреде употребления человеческого мяса?
– Я просто констатировал факт! – с важным видом произнес Кречетов. Но тут его взгляд зацепился за труп Захарова, и на лице профессора появилось выражение неподдельной радости.
– О, как мило! Неужели этот дилетант от науки наконец-то преставился? Жаль, искренне жаль! А я так хотел лично сделать из него биологическую заготовку для чего-нибудь более путного! Причем медленно, растягивая удовольствие!
– Ага, – кивнул я. – И эти люди говорят мне о моей жестокости. У меня, между прочим, нет тяги долго и с удовольствием мучить пожилых академиков.
– Так, ладно, хватит трепаться. Пора переходить к делу, – с деловым видом произнес Кречетов. Угу. Смена темы – это вполне нормальная реакция любого тролля-критика, который попался на собственную удочку. Но я не стал подлавливать профессора, тем более что он был прав – не затем мы сюда телепортировались, чтобы соревноваться в том, за кем останется последнее слово.
– К делу так к делу, – кивнул я. – Автоклавы вон в той лаборатории.
– Погоди, – сказал профессор, наклоняясь над трупом Фёдора. – А это еще что за чудище?
– Мой старый знакомый, – вздохнул я. И вкратце рассказал о своих приключениях в Москве.
– Ишь ты, какой интересный типаж, – восхитился Кречетов. – Говоришь, компьютерный гений? Занятно, занятно… Ладно, пошли в лабораторию, посмотрим, что там да как.
* * *
Цифровой код, которым я запечатал научный комплекс, без проблем распечатал лабораторию – стоило лишь ввести его на панели, вделанной в бетонную стену возле бронированной двери, и та немедленно распахнулась. Видимо, как истинный ученый покойный Захаров занимался главным, не заморачиваясь с мелочами типа разнообразия резервных кодов доступа.
Мы вошли, после чего Кречетову хватило десяти минут для того, чтобы оценить храм науки своего покойного конкурента. И выдать вердикт:
– Ну, значит, так. Вопросов по оборудованию у меня в целом нет, и запустить его не проблема – искусственный интеллект уже самостоятельно в аварийном режиме устранил все неполадки. Техника тут, конечно, покруче той, что была у меня в Институте, – финансирование у Захарова было явно серьезнее того, что предоставляло мне правительство. Но производитель один и тот же, просто тут аппаратура последних моделей. Какой, говоришь, код был от ворот комплекса?
Я назвал.
– Ну да, ну да, – хмыкнул профессор. – Этот дилетант, наверно, решил, что один знает дату первого ядерного взрыва. Смешно. Ну ладно. Значит, так. Поднять твоих дружков я смогу без проблем, но сначала рекомендую заняться копиями – предпочитаю начинать с более сложного, плюс по моему опыту сталкеры имеют обыкновение лезть не в свои дела, а я этого не люблю.
– Мастеру виднее, – поднял я обе руки. – Я тоже предпочитаю не лезть туда, где ничего не понимаю.
– Вот это славно, – заметил Кречетов. – Все б так себя вели, глядишь, жизнь на земле была бы для всех намного проще. Кстати, тут я вижу аж четыре копии, готовых к метаморфозе. Двух я забираю себе согласно нашему уговору. Подниму из мертвых Захарова и того компьютерного гения и сразу же определю их в автоклавы. Информацию лучше доить из плотно зафиксированных коров, тем более когда они против дойки. А эти точно будут против.
Кречетов неприятно хихикнул, потирая руки. М-да, Захарову и Фёдору не позавидуешь. Не исключено, что лучше бы им оставаться мертвыми, чем быть в плену у этого ученого садиста. Но уговор есть уговор, и Кречетов был в своем праве.
Оставалось решить, кого мне вернуть к жизни…
Видимо, на моем лице было написано всё, о чем я думаю. Поэтому профессор озадаченно уставился на меня.
– Позволь спросить – о чем ты задумался? К слову, я тут на досуге прочитал несколько твоих романов. Даже, признаться, всплакнул в тех местах, где ты описывал гибель Рудика и Рут. Прям душу наизнанку вывернул. Надеюсь, у тебя сохранился их биоматериал?
Я кивнул.
– Ну и давай их сюда, – воскликнул профессор. – Хоть ты и описал меня бессердечной сволочью, но слово я держу. Не пройдет и получаса, как ты получишь в полном объеме и своего ушастого друга, и свою любовь. Так, а куда это ты уставился, позволь поинтересоваться? Ты хоть расслышал, что я тебе сейчас сказал?
Я слышал то, что говорил мне профессор. А сам в это время смотрел на автоклав, в котором лежала девушка дивной красоты, чем-то похожая на мою Рут. Та, которая пришла в этот мир вместе с Андреем Краевым и ради которой он принял бой, в котором погиб… А ведь, положа руку на сердце, я бы тоже не выжил в том бою, если бы не Краев – вернее, не его пиявка, которая убила Фёдора.
– Так, – произнес Кречетов, проследив мой взгляд. – Дай угадаю. Кажется, ты снова собираешься сделать глупость. Я не прав?
Вместо ответа я повернулся и вышел в коридор.
Разорванное, изуродованное тело Охотника лежало там же, где я его оставил. Конечности отдельно, тело и голова отдельно. И осколки раскрошившихся зубов на полу рядом с головой. Вероятно, когда тебе её отрывают, это очень больно. Но Краев не хотел кричать перед смертью, поэтому до последнего сжимал зубы изо всех сил. Сильный мужик. Ну и пусть живет ради той девочки, что лежит сейчас в автоклаве и не знает о его смерти.
А она и не узнает.
Я поднял с пола самый крупный осколок зуба, валяющийся прямо под прокушенной и уже почерневшей губой, и пошел обратно.
Пока я прогуливался, Кречетов успел запустить аппаратуру.
– Наивный старикашка этот академик, – с явным удовольствием произнес он при моем появлении. – Все ключи вывел на тот код, что ты мне дал. В том числе и ключ для доступа к его Грете.
– Великие люди часто забывчивы, – пожал я плечами. – Может, ему так было проще.
– Не надо путать забывчивость и тупость, – поморщился профессор. – Ладно, проехали. Давай биоматериал для двух твоих копий.
Я протянул. Клочок шкурки Рудика и обломок зуба Краева.
Кречетов поднял на меня глаза.
– Знаешь, порой мне кажется, что чья-то любовь тебе просто не нужна. Ведь любовь – это всегда ответственность за любимого человека. А ты боишься ответственности за кого-то еще, кроме себя.
– Смотри не заплачь на этом месте, когда будешь мой новый роман читать, – хмуро сказал я, в глубине души осознавая, что сейчас этот ученый тролль, возможно, в чем-то прав. А может, прав Данила, когда сказал, что я всё еще люблю Марию… Не знаю… Правда – не знаю. Я всегда предпочитал не копаться в себе, а делать то, что считал нужным. Без анализа своих действий, без тупых вопросов «а правильно ли я поступаю?». Просто делать. А потом, возможно, сидеть где-нибудь в углу, впившись пальцами в собственные волосы, и вспоминать о том, как Рут прикрыла меня своим телом от пули, летящей мне прямо в сердце…
