— А тебе нужно столько вантузов? По-моему, одного на всю жизнь хватает, — вдруг сказал Ангел, и только сейчас Колыванов обратил внимание, какой у него печальный взгляд. Николаю Петровичу сделалось немножко стыдно, он пожал плечами и неуверенно признался:
— В общем-то, не нужно.
— Зачем же взял, если не нужно? — продолжал свой допрос Ангел.
— А больше ничего не было, — ответил Колыванов. — Я же говорю, опоздал. Сын, зараза…
— Ты не понял: зачем ты взял, если не нужно? — повторил Ангел.
— Справедливости ради, — не понимая, чего от него хотят, ответил Николай Петрович. — Нас ограбили, вот мы часть себе и вернули.
— Так ты же взял то, что тебе не нужно, — терпеливо продолжал Ангел.
— А больше ничего не было, — закончил Колыванов.
Некоторое время оба молчали. На лице Ангела читалась смертельная скука. Одно крыло уныло свесилось вниз, длинные костлявые пальцы отстукивали на колене дробь, и Николаю Петровичу показалось, что он слегка потемнел, то есть стал еще более серым. Не смея его побеспокоить, Колыванов переминался с ноги на ногу, с тоской поглядывал через стекло в квартиру, где еще витали запахи праздничного завтрака, и гадал: случайно Ангел справедливости навестил его скромную персону или этот визит — подарок судьбы и следует ожидать в своей жизни приятных перемен?
Наконец Ангел стряхнул с себя оцепенение и устало проговорил:
— Хорошо, я помогу тебе. Так сказать, осчастливлю.
— Как? — не веря своей удаче, обрадовался Николай Петрович. В голове у него замелькали цветные картинки, одна другой краше: роскошная двухуровневая квартира, загородный дом величиной с соседний Дом Культуры, иномарка ценой в их подъезд.
— Я верну тебя назад к концу митинга, — ответил Ангел. Колыванов громко проглотил слюну. Подарок Ангела несколько разочаровал его.
— А я буду помнить? — прикидывая в уме, что это сулит и чем грозит ему, поинтересовался он.
— Будешь, будешь, — ответил Ангел.
— Тогда давай.
Николай Петрович не успел моргнуть, как снова оказался в толпе празднично одетых людей. На сцене последний оратор месил кулаками воздух и чеканно выкрикивал в микрофон гневные слова. Но Колыванов не слушал. Подивившись столь невероятному перемещению во времени, он стал протискиваться влево, в сторону ближайшего магазинчика. Николай Петрович не знал, в какой момент толпа бросилась восстанавливать справедливость, была ли на это команда или подогретые речами граждане сами кинулись на штурм. Он помнил лишь, что Ангел послал его в конец митинга, и заторопился.
Оказавшись в нескольких метрах от дверей магазинчика, Колыванов остановился и наконец прислушался к тому, что говорят с трибуны.
— Все это ваше! — широко раскинув руки, прокричал оратор. — Все это построено вашим непосильным трудом!
Последняя фраза отозвалась в душе Николая Петровича болезненным чувством ограбленного труженика, и он снова, как и в первый раз, ощутил революционность момента, который создавал в воздухе электрическое напряжение.
Беспокойство все больше охватывало Колыванова. Он был единственным человеком, кто знал, чем закончится митинг, но это знание не облегчало ему жизнь и действовало на нервы. Куда спокойней было бы не знать и вместе со всеми целиком отдаться революционной стихии, дать себя затопить справедливому гневу и, не раздумывая, броситься на штурм.
Внезапно Николай Петрович сообразил, что не там стоит. Следовало идти к универмагу или хозяйственному, где продавались дорогие вещи. Едва Колыванов об этом вспомнил, как его прошиб холодный пот. Один он не смог бы унести не только холодильник, но и стиральную машину. Бежать домой за подмогой было поздно, все могло начаться с минуты на минуту. Оставалась одежда. Можно было пойти к универмагу первым, дождаться митингующих, дать им ворваться внутрь и на плечах авангарда войти в магазин. Но и здесь была опасность опростоволоситься. Вдруг Ангел решил сморозить какую-нибудь шутку, толпа не дойдет до универмага, и тогда ему опять ничего не достанется. Народ без него, без Колыванова, потащит домой коробки с макаронами, ящики с водкой, колбасой и красной икрой. От этой жуткой мысли Николай Петрович даже застонал. Так трудно было на что-то решиться.
Судя по протяжному воплю, который издал оратор, митинг подходил к концу. Толпа заволновалась, зашумела, словно роща от предгрозового порыва ветра. Затем народ двинулся с площади. Времени на размышления не оставалось, и нервы у Колыванова не выдержали — он первым бросился к ближайшему магазинчику. Следом за ним туда ворвались с десяток митингующих, и Николай Петрович неожиданно для себя истерично закричал:
— Давай, братва, налетай!
Звон разбитого стекла, пронзительный визг продавщиц только раззадорили Колыванова. Он проскользнул между двумя опешившими покупательницами и рванулся к подсобке, где хранились основные запасы. Неожиданно навстречу ему выскочил хозяин магазина. Лицо у него было перекошено от ненависти и страха, в руках он держал бейсбольную биту, но Николая Петровича это не остановило. Он уже вошел в раж и был настолько взвинчен, что полез бы и на автомат, и на целый танковый полк.
— Уйди, гад! — неистово заорал Колыванов и запрыгнул на стойку. — Хватит, попили нашей кровушки!
Николай Петрович хотел было добавить об отцах и дедах, которые строили этот магазин, но не успел. Не целясь, хозяин врезал ему битой по голове, и свет в глазах Колыванова померк.
Очнулся Николай Петрович на больничной койке. В голове монотонно гудел Царь-колокол, губы прикипели друг к дружке, а пересохший язык отказывался шевелиться. Колыванов с трудом разлепил глаза. Он потрогал голову и понял, что она туго перебинтована.
Николай Петрович огляделся. Он лежал в больничной палате на восемь коек. Никого из соседей почему-то не было видно, хотя на тумбочках стояли всевозможные баночки, бутылки, чашки и пакеты с соком. Мятые, разобранные кровати также говорили том, что он лежит не один. Колыванов повернулся к окну и увидел знакомую щуплую фигуру Ангела справедливости. Нахохлившись, словно большая хищная птица в зоопарке, тот печально смотрел на него и молчал.
— Здорово, — с трудом ворочая языком, хрипло проговорил Николай Петрович. Он отметил про себя, что солнечный свет проходит сквозь Ангела, словно через легкую штору, отчего тело его казалось желтоватым и почти прозрачным.
— Здравствуй, — тихо ответил Ангел.
— А где все?
— Ушли обедать, — сказал Ангел и отвел взгляд. — Ну что, восстановил справедливость?
— Да ладно, — как-то неопределенно ответил Колыванов. Он тоже отвел глаза и зло добавил: — Небось знал, что меня по башке треснут.
— Нет, — покачал головой Ангел. — Предугадать все, что ты можешь натворить, невозможно. Глупость непредсказуема.
— Да. Ты слишком умный, — огрызнулся Николай Петрович.
— Давай оставим эту тему, — предложил Ангел. — А то мы скатимся к взаимным оскорблениям. — Он слегка расправил одно крыло, потянулся и равнодушно проговорил: — Я хочу предложить тебе попробовать еще раз.
