Колыванов недоверчиво взглянул на Ангела, оживился и даже приподнялся на локтях.
— Что, опять на митинг?
— Да.
Неожиданно Николай Петрович сник. Он отвернулся от окна, помолчал, а затем ответил:
— Нет, больше не надо. Лучше сделай, чтобы я оказался дома. Так хорошо день начинался.
— Ты же можешь уйти с митинга домой, — словно поддразнивая его, сказал Ангел. — Живой и здоровый. Но без вантузов.
Подобный вариант как-то не приходил Колыванову в голову. Он обрадовался, всем телом повернулся к Ангелу и воскликнул:
— Точно! Ну ее к черту, эту справедливость! Может, ее вообще не существует.
— Но я-то существую.
— У тебя на лбу не написано, кто ты, — ответил Николай Петрович.
— Смотри-ка, ты начинаешь думать, — вдруг тяжелым басом произнес Ангел. Голос его стал таким низким, что по спине Колыванова пробежал холодок, и он со страхом посмотрел на своего благодетеля. — Мне пора, — прислушавшись, сказал Ангел. — Твои соседи возвращаются.
И действительно, за дверью, послышались голоса. Николай Петрович посмотрел в их сторону, а когда снова повернулся к окну, Ангела уже не было.
— А я?! — забеспокоился Колыванов. — Ты же обещал! Проговорив это, он почувствовал легкое головокружение, закрыл глаза, а когда открыл, то обнаружил себя стоящим в толпе на митинге. Повязки на голове не было, он себя прекрасно чувствовал, а оратор на трибуне в который раз повторял: «Это все принадлежит вам!».
Домой Николай Петрович вернулся вовремя. Стол был накрыт, запотевшая бутылка водки, как положено, занимала свое почетное место среди тарелок со снедью. Теща с женой заканчивали прихорашиваться, и над всем этим плыл одуряющий запах домашнего благополучия. Колыванов поглубже втянул ноздрями воздух, на пару секунд зажмурился и быстро пошел к столу.
Николай Петрович успел лишь оглядеть стол, как вернулся Алешка. Он вбежал в комнату с надкусанным «Сникерсом» и закричал:
— Пап, там настоящая революция, люди магазины грабят! Татьяна Васильевна недвусмысленно посмотрела на мужа и хлопнула сына по руке.
— Не ешь сладкое перед едой.
— Ну, грабят и грабят, — не глядя на жену, ответил Колыванов и потянулся к бутылке. — Мне-то что? Могу я хотя бы в праздник отдохнуть?
— Не спеши, — сказала жена и отобрала у Николая Петровича бутылку. — Успеется, нажрешься.
— Мам, я пойду еще погуляю, — с порога крикнул Алешка, и дверь за ним захлопнулась.
Наконец все сели за стол. Теща тихо проворчала: «У всех мужья, как мужья», — но против обыкновения Колыванов сдержался и промолчал.
На этот раз праздничный завтрак тянулся куда дольше. Когда он закончился и женщины ушли мыть посуду, Николай Петрович достал сигарету и осторожно через стекла глянул на балкон. Пока он разглядывал пустое пространство, вернулся Алешка. Колыванов услышал даже его пыхтение, а затем удивленный возглас жены:
— Ох, милый ты мой!
Николай Петрович поспешил в прихожую и на ходу услышал одобрительное восклицание тещи:
— Добытчик! Не то что этот…
На пороге стоял Алешка с охапкой вантузов. Глаза его сияли от счастья, а рот кривился в какой-то недетской усмешке. Он словно ждал отцовского одобрения, и Колыванов сказал:
— Да зачем? Куда нам столько?
— А больше ничего не было, — ответил Алешка и свалил добычу в угол.
