Стажировка в войсках оказалась какой-то бесцветной, никому не нужной, в том числе и стажирующимся. Единственное утешение состояло в том, что они дважды по тревоге участвовали в составе боевых расчетов, причем обе тревоги были не учебными, так как близ наших воздушных границ проходили учения иностранных армий и не исключалась возможность провокаций. А еще студенты помогли нескольким молодым офицерам, заочно обучающимся в различных вузах решить задачи по высшей математике, выполнить курсовые проекты, а одному даже написали целую главу дипломной работы.
Где-то в начале 60-х годов произошла очередная реформа военной одежды. Особенно это было заметно у моряков, когда погоны с золотым шитьем остались только на парадной форме, а на повседневной были заменены на черные с желтыми просветами для офицеров морской и с красными – для береговой службы.
Когда на улицах Владивостока появились первые офицеры с черными погонами, студенты старших курсов воспринимали это как новую форму для подводников. Позже они узнали, что именно подводники стали последними офицерами на флоте, которые под давлением начальников и репрессиями комендатур заменили золотые погоны на черные.
И вот пришло время и Евгению по приказу Министерства обороны облачиться в военно-морскую форму, на погонах которой засветились две маленькие звездочки лейтенанта.
Через всю службу на флоте он пронес воспоминания о подполковнике Добашине, который часто говорил о том, что военную форму надо уметь носить, а для этого требуется особая культура, при которой человек в форме выглядел бы красиво, и даже элегантно. Форма не столько украшает и отличает любого, сколько придает уверенности в себе, а вследствие этого бодрого самочувствия, ловкости и гордой осанки. Испокон веков человечество удивляется психологическому, моральному и даже физическому влиянию формы.
В конце сороковых, в сталинские времена, видимо, еще под влиянием Великой Отечественной войны форма была введена для работников многих министерств и ведомств. Евгений помнил, как гордился шахтерской формой отчим, в общем-то, рядовой горняк. А еще врезались в детскую память прогулка по Красной площади по Москве. Семья направлялась тогда в Вязьму, на родину отчима и матери, в поисках лучшей доли. На площади они оказались совсем близко к дороге, по которой проносились красивые легковые автомобили, а сквозь их стекла слепили глаза золотым шитьем разноцветные мундиры адмиралов, генералов и министров. Притчей во языцех стало утверждение о том, что «истории развиваются по спирали». Многие коллеги Евгения затруднялись ответить на каверзный вопрос:
– А конус, вокруг которого вьется эта спираль, стоит вершиной вверх или вершиной вниз?
И лишь немногие отвечали, что историческая спираль обвивает цилиндрическую поверхность, и каждый ее виток находится на более высоком уровне, чем предыдущий.
Вот и с формой история повторяется. В последнее время, даже не считая многомиллионной рати охранников из всевозможных служб безопасности в диковинной униформе, развелось столько офицеров и генералов, появилось столько видов формы, погон и эмблем (от егерских до почтальонских и железнодорожных), что куда там Советскому Союзу конца сороковых – начала пятидесятых годов прошлого века или даже царской России. А их погоны и форма нового образца до того вызывают удивление, что иной раз смотришь и не сразу поймешь: то ли румынский полковник, то ли отечественный таможенник неизвестно в каком звании.
Народу на улицах Владивостока, как говорят, на танке не пробиться. Участие в государственных праздничных демонстрациях в СССР обязательно для всех – от дворника до главы правительства.
Сегодня Седьмое ноября – очередная годовщина Великой Октябрьской социалистической революции. Праздник, который отмечают, как пишут газеты, все сознательные трудящиеся во всем мире.
Неизвестно, как на счет всего мира, а в СССР этот праздник обязаны были отмечать действительно все и всюду. Даже в самой захудалой деревеньке председатель сельсовета приобретает десяток метров красного сатина для транспарантов и флагов, которые вывешивали на крышах сельских избушек.
А в крупных городах – все в кумаче.
За неделю до праздника комсорги и парторги предупреждают партийную «прослойку», союзную и «неохваченную» молодежь:
– Седьмого ноября сбор в семь часов утра у центральной проходной (у главного входа, у дома номер… на улице Ветреной…), ты несешь портрет Суслова, а ты – красный флаг, а вы, Петр Тимофеевич, и Миша, несете транспарант. Распишитесь. Распишитесь…
Партийцы и комсомольцы сознательно кивали в знак согласия с поставленной задачей и расписывались. Беспартийных и некомсомольцев парторги, комсорги и профорги строго-настрого предупреждали:
– Если не придешь на демонстрацию – останешься без квартальной премии, в отпуск пойдешь зимой, и очередь на квартиру перенесем поближе к хвосту. Распишись…
И все должны были пройти мимо трибуны, сооруженной у входа в шахтерский скверик (сейчас сквер вырублен, и вместо него раскинулась площадь Борцов за власть Советов на Дальнем Востоке), на перекрестке улиц Ленинской и Пекинской (ныне Светланская и Океанский проспект). И каждому из студентов нужно было пронести мимо трибуны транспарант или знамя, или плакат, или портрет какого-нибудь члена ЦК КПСС или члена Верховного Совета. От демонстрации до демонстрации, от одного государственного праздника до другого – все эти аксессуары народного волеизъявления преданности идеалам коммунизма хранились, как правило, в холодной и пыльной кладовке, подведомственной институтскому завхозу.
А еще каждому необходимо было проорать свое «Ура!» в ответ на лозунги, звучащие с трибуны.
Но пока подойдет очередь твоей колонны с праздничным настроением перед трибуной, на которой теснятся «избранные», в основном руководители и партийные бонзы Приморского края, намерзнешься – ноябрь все-таки.
А очередь не только потому, что все предусмотрительно организовано: сначала пролетарии Дальзавода идут, потом рыбаки, за ними моряки, а студенты шагают одними из последних, но еще и потому, что очень уж много людей добровольно-принудительно желают прокричать «Ура!» возле трибуны – почти все жители Владивостока.
Но все равно весело, шумно, хохот и песни не смолкают ни на секунду.
Студенческая колонна продвинулась уже к ГУМу. Теперь ждут, когда промаршируют «турнифовцы». За ними и студенты двинутся к трибуне. Ждать минут десять – пятнадцать. Потом еще десять минут ходьбы от ГУМа мимо трибуны и прямиком по Ленинской на Набережную. Там уже будет стоять институтский грузовик с завхозом, который сварливо и быстро соберет плакаты, транспаранты, флаги, портреты…
На этом участие студентов в демонстрации и закончится.
Однокурсник Евгения Коля Никоненко, изнемогая от невозможности привлечь к себе всеобщее внимание, вдруг оживился:
– Народ, спорим, что я с одной бутылкой «Перцовки» напою сорок человек!
Народ хохочет. Народ сомневается:
– Не напоишь, не Христос, однако…
