При всей своей занятости по работе и службе Евгений Петрович не бросал работу над диссертацией ни в Сосновке, ни во Владивостоке. После защиты и утверждения в степени кандидата технических наук и присвоения звания доцента он получил приглашение на преподавательскую работу в Тихоокеанское высшее военно-морское училище. Преподавал он на кафедре теории устройства и живучести корабля.
…В годы перестройки редко какой курсант военно-морского училища поднимался на борт боевого корабля, где уж тут о морской практике говорить.
А в то время, когда Евгений Петрович служил в Тихоокеанском военно-морском училище, практика была ежегодной, и за училищем помимо катеров был закреплен учебный корабль «Бородино».
Евгению Петровичу довелось быть руководителем практики курсантов на тяжелом авианесущим крейсере «Минск», флагманским механиком других практик, начальником штаба похода на учебном корабле «Бородино» во Вьетнам и Индию.
На «Минске» отрабатывали во время курсантской практики вертикальный и горизонтальный взлет самолетов. Каюта руководителя практики располагалась рядом с каютой летчика-испытателя. Летчик-армянин был Героем Советского Союза, иногда захаживал по вечерам на чай. Они беседовали ни о чем, а потом глубокомысленно молчали, погруженные каждый в свои мысли. Евгений Петрович заметил, что настоящие люди, люди рискованных профессий, не очень многословны. Как немногословен был и капитан 1-го ранга Саможенов, первый командир крейсера «Минск». Евгений Петрович несколько раз сопровождал его на командирском катере при сходе на берег. Приглядываясь к нему, он ощутил: какую же огромную тяжесть тот нес на своих плечах (корабль, оружие, люди) и как был одинок. Как и многие другие командиры кораблей и подводных лодок.
Выходя на палубу «Минска», проводя занятия с курсантами по материальной части, мог ли Евгений Петрович предполагать, что эту гордость российского флота буквально через десяток лет предадут и продадут за копейки ставшие во главе государства разрушители Отечества?
Однажды, зайдя в каюту, Саможенов вручил Евгению Петровичу «Корабельный устав ВМФ» с дарственной надписью на память о «Минске» и буркнул:
– Давай, воспитывай смену.
Совсем недавно офицеры военно-морского факультета университета тоже подарили ему другой «Корабельный устав».
Но если на обложке первого изображен Герб СССР и титул «Министерство обороны СССР», то на втором – Герб России и титул «Министерство обороны Российской Федерации». Открываются тот и другой гимном и присягой, а вместо главы 3 «Политическая работа» в советском появились две новые – «Воспитательная работа» и «Правовая работа» в российском «Корабельном уставе».
Курсантская практика – это особый вид учебно-воспитательного процесса, где курсанты по-настоящему служат: несут вахты, исполняют свои обязанности от командиров боевого поста и выше.
В Индию курсанты должны были идти на учебном корабле «Бородино». Как начальнику штаба Евгению Петровичу пришлось покрутиться в предпоходовой подготовке. Самое интересное было получить тропическую форму одежды – шорты и рубашки с коротким рукавом – и это в январе. Как-то отказываешься понимать, что где-то там, за границей, сейчас температура свыше 40°С.
«Заграница» – даже Индия тех лет – для советского человека (а уж военно-морского офицера из СССР тем более) – это всегда ожидание всевозможных чудес, которые может дать, подарить, показать совсем иной мир.
И во многом подобные ожидания оправдывались. На исходе восьмидесятых годов прошлого века отряд кораблей Тихоокеанского флота участвовал в улаживании военного конфликта в Красном море. Во время выполнения боевой задачи (экипажи кораблей занимались разминированием фарватеров и конвоированием иностранных танкеров по этим фарватерам) наши корабли на несколько дней зашли в один из портов Объединенных Арабских Эмиратов для пополнения запасов воды и продовольствия. И вот, когда отряд вернулся из безусловно боевого похода, в редакции газеты «Боевая вахта» офицер-журналист А. Иванов, побывавший в том походе, отозвался об увиденном в порту ОАЭ одной феерической фразой:
– Ребята, я побывал в коммунизме!..
Но Индии, конечно, далеко до коммунизма. И в конечном порту назначения Кочи можно было насмотреться на нищету досыта.
Корабль стоял у причала торгового порта, перед ним на берегу желтела огромная куча серы. Сам город находился в нескольких километрах от нашей стоянки, и добираться до него надо было на утлых суденышках, которые предоставила принимающая сторона.
Утром, во время обхода корабля, Евгений Петрович замечал белобородого, в одной набедренной повязке и белоснежной чалме старика, сидящего перед кораблем ровненько, на аккуратной белой подстилке. Вечером на этой же подстилке он не менее аккуратно уже лежал. И каждый день этот индийский Ванька-встанька то сидел, то лежал. Когда он ел, когда вставал (и вставал ли?), так и осталось загадкой.
На берег Евгению Петровичу удалось сходить всего несколько раз, правда, военно-морской атташе, убедившись, что он может по-английски сносно беседовать на бытовые темы, выделил на целый день автомобиль, и Евгений Петрович с удовольствием побыл в качестве туриста, объездив в округе все, что можно. А вечерами и в остальные дни он оставался за старшего на корабле.
Дело в том, что командир похода, а с ним и несколько старших офицеров «вошли в штопор» после церемонии встречи на берегу, куда он так и не попал. Очень уж просили его остаться за старшего – в правах-то и звании равные были. Да он особенно и не переживал по поводу приемов – индийской экзотики он насмотрелся в свое время, когда передавал подводную лодку военно-морским силам Индии.
Но основная тяжесть похода пришлась на период схода на берег личного состава и курсантов. По незыблемым правилам – 4 курсанта (матроса) на одного офицера – надо было «провернуть» несколько сотен человек. У офицеров горели подметки и отваливались в буквальном смысле ноги.
А вечером – ЧП: один курсант не вернулся из увольнения на берег. Вся наша «верхушка» предавалась «загулу», а Евгений Петрович метался по палубе, встречая группу за группой. Ведь советская власть еще пульсировала, и случаи перебежки моряков (и не только) в зарубежные страны были известны, как были известны и следующие за этими случаями моральные ужасы, испытываемые «стрелочниками», по недосмотру которых случилась «политическая диффузия» отдельных граждан, а тем более военнослужащих. Авторитетные органы, в том числе и партийные комитеты, всегда находили «стрелочника», который «не предусмотрел, не доработал, не предвосхитил, проявил политическую близорукость», и делали все, чтобы не столько даже юридически, сколько морально-психологически уничтожить мнимого виновника.
К часу ночи курсант все-таки появился. Мальчишка засмотрелся на слона и… потерялся в незнакомом да еще иностранном городе. Как он сумел добраться до корабля, так и не объяснил. Эта история имела продолжение. Начпо (начальник политотдела), который был в том походе, представил этого курсанта к отчислению, но парень хорошо учился, хорошо служил. Короче, Евгений Петрович его отстоял. Уже будучи ректором он в ожидании машины стоял в конце рабочего дня на развилке дороги около университета. Проезжающий мимо джип «Лэнд-Крузер» внезапно остановился, из кабины высунулся водитель и окликнул:
