Он смотрит на манометр моего акваланга и говорит:
– Воздуха у тебя минут на пятнадцать-двадцать. Когда стрелка дойдет вот до этой черты, – об этом уже говорено-переговорено, но он еще раз показывает мне циферблат и я вижу цифру 30 и окрашенный за ней, вершиной вниз, красный треугольничек, – начинай всплытие. Тридцать атмосфер – это минуты на две, не больше. Мурахвери тебя страхует. Путилов по готовности номер один будет сидеть в гидрокостюме в водолазке. Если что, он к тебе спустится. Но, я думаю, все будет нормально. Запомни: твое погружение всего лишь учебное. Опустишься метра на три, пообвыкни. Погружайся ногами вниз. Ихтиандра из себя пока не изображай. Дыши только ртом! Если подмерзнешь – выдохни немного через нос в костюм, согреешься. На глубину не лезь. Далеко от лунки тоже не отходи. Будь в зоне видимости, метрах на пяти, понял?
– Понял…
– Что-то уж больно вяло отвечаешь, малыш. Страшно, что ли?
– Страшновато, – честно признаюсь я и даже не обижаюсь на его обычное: «малыш», рисуя при этом радужную картину, что вот было бы здорово, если б он вместо Путилова сидел в водолазке и в любую минуту (потому что под водой именно одна, самое большее две минуты все и решают) был готов к погружению.
– Это нормально для любого человека, – успокаивает меня Резинков, уже прикручивая к моему шлему переходник от трубок акваланга.
– Сделай несколько вдохов и выдохов… Носом не выдыхай! – прикрикнул он на меня. – А то раздуешься сейчас как бревно.
Я увидел, что действительно ноги и руки у меня слегка набухли от непроизвольного выдоха носом в костюм.
Капроновый линь к лямкам моего акваланга, завязанный на груди каким-то особым замысловатым узлом, был уже прикреплен, и Резинков резко скомандовал: «Пошел!» А потом, тут же спохватившись, добавил: «Нет, уж ты лучше по лесенке спускайся, не торопясь. В общем, делай все без суеты».
Я начал медленно и неуклюже (очень мешали ласты), крепко держась своими трехпалыми резиновыми перчатками за перила нашей алюминиевой лестницы, спускаться в воду. Мне казалось, что я с тяжелым аквалангом на спине, да еще со свинцовым грузом на поясе, просто камнем пойду на дно. При этом я слышал, что на воздухе вдох у меня производится с каким-то астматическим шипением, а выдох – с металлическим посвистом.
Опустившись на несколько ступенек, я увидел, что половина маски у меня уже в воде, а половина еще на поверхности. Четкая линия, словно проведенная кем-то посередине овального стекла, разделяла две этих среды – воздушную и водную. В воде вдох стал почти бесшумным, а выдох – булькающим.
Наверху, на воздухе, чуть выше уровня моей головы, я видел топчущиеся валенки Мурахвери, а внизу – последнюю круглую ступеньку лесенки, которая находилась под водой на глубине уже около ста восьмидесяти сантиметров. То есть мне было там уже «с крышкой»…
Я ступил на последнюю ступень, которую от предпоследней отделяло, наверное, сантиметров двадцать, и увидел перед собой серо-белую ледяную стену. В то время как мои ноги в ластах находились ниже подводной кромки льда.
Потом, держась руками за последнюю ступеньку лесенки, я еще долгое время не решался ее отпустить, хотя и чувствовал, что держаться даже одной рукой было легко, что в бездну я камнем не ухну.
Разжав руку, я почувствовал, что завис в воде на тоненькой ниточке страхового конца, как воздушный шарик (будто лишившись своего веса), который, впрочем, не был натянут, а даже слегка провисал, давая мне свободу действий.
Взглянув вверх, я увидел, что Мурахвери, улыбаясь, смотрит на меня и показывает мне руками, похлопывая себя по бокам, чтоб я обжался.
Еще не до конца доверяя своим новым ощущениям, я вновь уцепился за нижнюю ступеньку лесенки и, приняв вертикальное положение, задержал дыхание.
Воздух лениво, маленькими пузырьками, один за другим, словно жемчужины, нанизанные на нить, подался вверх.
Чтобы обжаться еще лучше, я сделал вдох носом, потом второй. Тут же ощутив безумный ужас, поскольку вдыхать мне было, собственно говоря, уже нечего. Но зато костюм мой, сморщинившись, плотно обтянул тело. Движения от этого стали более свободными и легкими.
Все еще держась за ступеньку, я попробовал поработать ластами. Сделав ими несколько плавных движений, почувствовал вязкое сопротивление воды и еще – как какая-то сила толкает меня вверх.
Немного освоившись и стараясь делать размеренные, нечастые вдохи и выдохи, я показал Саше, что двинусь подо льдом в сторону берега, где на близком ко мне склоне скалы виднелись заросли губок.
Приняв почти горизонтальное положение, я вытянул руки вперед и начал плавно, как учили, работать ластами. Метрах в двух ниже изнанки льда, которая выглядела мрачновато по сравнению с поверхностным блестящим льдом, на который я все-таки взглянул с обратной стороны, я парил над каньоном, до дна которого в этом месте было, наверное, не более десяти метров.
Оглянувшись, увидел, как за мной тянется тоненький светлый лучик страхового конца, которого я уже, наверное, размотал метров пятнадцать.
Вытянув руки, теперь уже вдоль тела, как «профи», я завис над такой близкой в этом месте ко льду скалой, которая от своей вершины и далее к берегу как-то плавно переходила в галечник с уже единичными кустами губок на нем и светлыми пятнами песка среди этого мозаичного разноцветья камней.
Плавно опустившись на одно такое, почти белое, пятно песка, я взвихрил его ненадолго, замутив тем самым идеально прозрачную воду. А когда песок осел (причем было видно, как каждая песчинка плавно слетает назад, ко дну, словно занимая строго отведенное лишь ей место), я увидел, что из отверстия, проделанного в стволе губки, как из маленькой зеленой пещерки, торчат верхние антенны гаммаруса, который, чинно поводя ими из стороны в сторону, наверное, пытается определить, что это за внезапное затмение случилось вдруг в его владениях. Он даже более чем наполовину высунулся из своего убежища, и я увидел, как размеренно, четко, плавно и быстро в то же время работают его плеоподы, подгоняющие к середине брюшка воду, из которой он и добывает кислород (благо, что байкальская вода насыщена им пока еще в достатке), ибо, как и мы, люди, имеет кровь. У некоторых видов она даже голубого цвета, потому что вместо железа, как у нас, кислород связывается медью. «И никаких тебе трубок, никаких аквалангов не нужно. Все выверено, все продумано Природой до мельчайших подробностей…»
«Ах ты, аристократишка эдакий! Добытчик кислорода, санитар бездны», – сказал я ему, забыв про загубник. Но тут же, причем очень быстро, произошло нечто невероятное, чего я сразу и не понял. Мои ноги вдруг словно приклеились сразу всей поверхностью ласт ко льду, будто меня к нему кто-то быстро подтянул, и я оказался висящим вниз головой примерно в полуметре от дна.
Улитка, сидящая на гладком круглом красивом камешке, кажется, с любопытством разглядывает меня. И не только она. Из-под ближайшего ко мне и к песчаной «полянке» плоского, темного, средних размеров камня, раздувая жаберные щели, на этот «цирк» с удивлением взирает одним глазом, видимым мне, яркой расцветки бычок-подкаменщик.
