Книга Снег, уходящий вверх…, страница 54. Автор книги Владимир Максимов

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Снег, уходящий вверх…»

Cтраница 54

Она первая заметила свежевырытую могилу. Мы подошли к ней. Из ямы потянуло прохладной сыростью. Даже как будто талым снегом. На дне ее, в распоротом надвое светом квадрате, в тени копошился какой-то жучок. Казалось, из глубины его глянцево-черных, сложенных панцирем на спине крылышек высвечивает что-то изумрудно-оранжевое. Он старательно рыл норку.

– Ну и грунт здесь, – до ненатуральности весело заговорила студентка. – Камни сплошные. Вон валуны какие торчат из стенки…

Было, наверное, странно видеть двух молодых людей, стоявших в этот радостный солнечный день в пляжных костюмах у края могилы. Тем более что у моей знакомой – я опять не помню, как ее звали, – купальник можно было обнаружить лишь под электронным микроскопом. Но это, по-видимому, как раз и отвечало ее устремлениям, ибо скрывать ей, собственно говоря, было нечего. Ноги у нее были длиннющие, загорелые, «от коренных зубов», да и фигура вообще дай бог каждому. Шея, правда, была коротковата. Видимо, когда Господь раздавал людям различные части тела, моя практикантка была в очереди за дефицитными ногами и грудью и за шеей не поспела.

Студенточка явно была наслышана о моей репутации.

Один случай вообще по деревне – и среди первокурсников-биологов, большинство из которых были девушки – ходил анекдотом:

Руководительница практики – сотрудница биостанции (первая студенческая практика у биологов всегда проходила на биостанции), старая дева, злая и жирная – пожаловалась однажды на меня приехавшей из Иркутска университетской профессорше.

– Вы представляете, Ольга Сергеевна, этот аспирант из Лимнологического института, у которого проходят практику некоторые наши девушки, ведет себя неимоверно аморально. Вчера вечером он гулял с одной студенткой, сегодня – с другой. И я уверена, что завтра он пойдет гулять с третьей!

– А вам, Леокадия Яковлевна, завидно, что ли? – незлобиво и устало улыбаясь, ответила курирующая практику профессор. Она немного знала меня по работе. И иногда шутя называла меня не аспирантом, а ас-пиратом или пират-асом за то, что даже самое дефицитное оборудование для работы «в поле» мне удавалось доставать, иногда даже в «конкурирующих фирмах».

Естественно, что после такой «рекламы» студентку, явно понимающую всю свою неотразимость, должно было обижать мое прохладное к ней отношение. Ведь бедная девушка могла так и до комплекса неполноценности дойти.

Из спортивного азарта или из-за нехватки мужика в этой глуши, из-за фонтанирующей здоровой молодости, из-за чего другого ли, не знаю, но она не раз давала мне понять, что не прочь побеседовать со мной не только о науке, но и на отвлеченные темы. (Я вообще заметил, что гаммарусы, которыми мы занимались, и метод Винклера, который ей надлежало освоить, интересовали ее очень мало.)

Может, я нравился ей? Хотя я считаю, что не отношусь к той категории людей, которые нравятся с первого взгляда. А с моими «лаборантками» (еще две студентки кроме этой помогали мне вгрызаться в научный гранит) мы были едва знакомы. Неделю – не больше. Срок невеликий для исследования Марианских впадин наших душ.

Присев и пытаясь дотянуться прутиком до жучка, эта чаровница продолжала игриво и мягко-вызывающе:

– Наверное, за рытье могилы в таком грунте здорово платят?

Что в переводе с эзопова языка означало: «Ну что ты стоишь, как пень! Подойди. Обними меня покрепче. Поцелуй. Ведь хочется же тебе этого. Хочется?! Не верю, чтобы не хотелось!»

– Здесь могильщиком прогоришь. Я тут второй год – первая могила на моей памяти. – Смысл подтекста следующий: «Не старайся, цыпочка. Ничего не выйдет. Знаем мы эти философские беседы о загробном мире. И к чему они ведут, знаем. «Ах, как быстротечно время! Ах, лови миг удачи!» И поймал бы, не работай мы с тобой вместе. А то сядешь потом на шею и не будет ни дела, ни работы».

– А не слабо нам, – продолжала она («Ого! – подумал я, – уже использует мои выражения»), – достать этого жучка и сделать из него брошку на бальное платье. Эдакая безделица будет под названием: «Momento more» – «Помни о смерти» («Латынью щеголяет интеллектуалочка»). Или, например, позагорать прямо на тех изумрудных бугорочках. Почувствовать, так сказать, земные токи. Или еще лучше, начать целоваться, стоя на могилке, бросив вызов костлявой дуре.

– Поцелуй на могиле имеет горький привкус. Поверьте мне. Я знаю. Пробовал. Озорства ради. В юном возрасте с одноклассницей возле могилы ее покончившей с собой подруги.

Было видно, что ей не понравился мой ответ. Он выпадал из тона нашей беседы своей серьезностью. На минуту она сделалась хмурой. Потом просветлела. Быстро присела и стала молча собирать с едва уже заметных могильных бугорков землянику, глядя на меня снизу и улыбаясь.

Что-то все-таки зацепило меня: то ли наш дурацкий диалог. То ли то, что она собирала ягоду со старых могил, действительно напоминавших изумрудные бугорки из-за сочной зеленой травы.

А может быть, то, что я невольно приклеился взглядом к ее груди, еще более обнажившейся от приседания.

Когда она наклонялась за ягодой, я видел ее соски, похожие на перезревшие брусничины.

А она видела, что я это вижу.

– Знаешь, Дуня (для простоты повествования дадим ей в духе с моим тогдашним настроением имя. Ведь теперь не все ли равно, как ее звали. Могли и Дуней звать), как называется эта яма?

Она вопросительно подняла брови. А я почувствовал, что подделываюсь под ее мистицизм и что вообще меня понесло.

– Окно вечности. Потому что через эту незатейливую дыру человек уходит в вечность и растворяется в ней, становясь бесконечным как мир. Представь, что сегодня сюда положат гроб с телом. Зароют. И все присутствующие почувствуют облегчение. Как люди, освободившиеся от тяжелого и ненужного теперь уже никому груза. А доски гроба тем временем начнут впитывать в себя влагу и станут мягкими. Потом влажными станут одежда и тело. Потом черви напотрошат собой труп. И все начнет потихоньку разваливаться, распадаться: кожа, одежда, доски. И начнет выделяться азот, так необходимый растениям. Земляника, которую ты собираешь теперь, может быть, чей-нибудь глаз, как говорил Хайям. (Хайям о землянике, конечно, ничего такого не говорил. Наверное, он даже не знал, что такое земляника, но похожие мысли в его стихах есть.)

Мне показалось, что ее напугал мой Хайямовско-Бодлеровский монолог. Во всяком случае, ягоду она есть перестала. И улыбаться, как улыбаются девицы в ресторанах – обещающе и высокомерно, тоже перестала. И сразу превратилась в растерянную девчонку. И раздражение мое куда-то делось. И появилась жалость и к ней, и ко всему на свете.

– Да ну тебя! («На ты она меня еще не называла»). Пойдем отсюда…

Мы отошли к Байкалу и улеглись на горячей прибрежной отшлифованной водой гальке. Через какое-то время я незаметно для себя задремал под убаюкивающий плеск волн.

Все – одна маета,
и никто рассказать не умеет —
Глядят, не пресытятся очи,
слушают, не переполняются уши [12].

Разбудили меня плакальщицы. (Оказывается, еще не вывелись они в деревнях.)

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация