Один из вошедших, Семен Нефёдов, до войны работал учителем в школе. Второй — Дымов Иван был агрономом. Профессии мирные, а вот, поди ж ты, командиры из них получились знатные.
— Чего делать будем, ребята? — голос у Стожкова был невесёлый.
— Петьку Миронова вместе с матерью арестовали. Завтра на площади перед сельсоветом вешать будут, — вместо ответа зло, сквозь зубы выговорил Иван.
Сергей поднял голову. Петька еще вчера был здесь, привел беглых. Ночью ушел обратно. Говорил ему Сергей, чтобы повременил возвращаться. Нет, не послушал Петро, маленький, а упрямый. За мать, наверное, беспокоился. Вот и не уберёгся.
— Как взяли его, знаешь? — Стожков скрутил козью ножку и прикурил от коптилки.
— Местные говорят, что по утру на патруль немецкий наскочил. Они беглых ловили и вокруг деревни шастали.
— Вань! Не в службу, а в дружбу, приведи сюда ефрейтора Мигуна, которого вчера Петька доставил.
Иван вышел и через несколько минут вернулся с ефрейтором.
— Где ты был? — обратился Сергей к Мигуну.
— К Тоньке, поварихе нашей, клинья подбивал. Уже и обнимать её начал, — Дымов улыбнулся в пышные усы.
— А чего, дело-то молодое! Война — любви не помеха, — Мигун причмокнул языком. — Девка — огонь, кого хош сожгёт.
— Я тебе дам, огонь, — Стожков пристукнул по столу кулаком. — Давай нам обскажи как в деревне обстановка? Петьку, спасителя вашего, сегодня, по утру, фрицы взяли. Вместе с матерью завтра повесить хотят. Что скажешь?
— А чего тут говорить? — Мигун пожал плечами. — В деревню ломанёмся, Петьку с матерью из кичи вынем, а фрицев перемочим. Вот такой мой сказ будет.
— Ты что городишь-то? — Стожков поморщился. — Ломанемся, из кичи вынем, перемочим. Ты, что Мигун, блатной что ли? В лагере срок отбывал, да? А ну, давай по-человечески изъясняйся.
— Да я, товарищ командир, считай, что и впрямь сидел. Только с другой стороны.
— Это как же так?
— Да я лагеря охранял. Зэки с одной стороны колючки сидят, а мы с другой. Ну, с кем поведёшься, от того и наберёшься. Вот я от ихнего брата и нахватался выражений блатных, сам не рад, честное слово.
— Ясно! — командир усмехнулся. — Ну, иди, Вася, мы подумаем, а вообще, молодец ты, план у тебя боевой.
— Ну, что скажете, други мои? — Стожков обвел взглядом боевых друзей. — Мне этот ефрейтор каким-то странным показался.
— А мне он показался боевым парнем, — Дымов устало обтер лицо. — Вон сколько старлея этого к нам тащил. Сам еле живой пришел, а товарища не бросил.
— Вот ночью пойдем Мироновых освобождать, увидим, каков этот ухарь в бою, — закрыл обсуждение, молчавший до этого, Нефедов.
До вечера лагерь партизан погрузился в сон. Лишь изредка из землянок доносился детский плач, и слышно было, как гремит кастрюлями повариха Тоня, готовящая скудный ужин. Консервов давно не осталось. Трофейная немецкая тушенка тоже подошла к концу. Местные жители окрестных деревень сами давно пухли с голоду. Кое-как кормил лес, но охота зимой в этой местности была делом неблагодарным. Приходилось потуже затягивать пояса.
Очередная смена заступила в охранение. Сменившиеся бойцы пошли отдыхать. Василий слонялся по лагерю в одиночестве, хотел пойти на кухню к поварихе Тоне, но, помня нагоняй от Стожкова, решил повременить с ухаживаниями. Заглянул в лазарет, Антон спал, выглядел он лучше, чем накануне. «Скоро оклемается, легавый», — подумал Мигун-Борзяк уже почти беззлобно. К своему удивлению, Василий, признав в Антоне товарища по несчастью, стал относиться к тому терпимее.
— Эй, Мигун! — окликнули его. — Иди оружие получай.
Василий оглянулся, молодой парнишка лет пятнадцати тянул его за рукав.
— Айда к товарищу Нефёдову, — пацан поволок Василия за собой.
Нефёдов выдал новоявленному бойцу отряда трофейный немецкий автомат, который партизаны именовали «перделкой». Минут пятнадцать Нефёдов объяснял Василию, как пользоваться автоматом, потом отпустил восвояси.
Едва минула полночь, два отделения партизан выдвинулись к деревне. Погода благоприятствовала мстителям, мела метель. Идти по быстро нарастающему ковру было тяжело, зато и следы партизан практически сразу покрывались новым слоем снега. Подойдя к деревне почти вплотную, маленький отряд разделился на две группы. Одной группой командовал сам Стожков, вторую вел Нефёдов. Теперь партизаны шли очень осторожно. Борзяк хорошо помнил, что говорил ему перед «побегом» фон Шлёсс. Сам абверовец покинул деревню, а сильно поредевший отряд обер-лейтенанта Кнопфа, скорее всего, спрятался от ненастья в здании комендатуры. Значит, надо тихо снять часового и вдарить по комендатуре. Этот план Борзяк и предложил Стожкову и Нефёдову. Те, подумав, признали его подходящим. Стремясь произвести на партизан самое лучшее впечатление, Борзяк решил пойти первым.
— Часового я сниму сам! Я столько здесь в деревне в кутузке просидел, что хорошо представляю, где пост фрицев, — Борзяк достал из сапога нож.
— Возьми ракетницу, как снимешь часового, пульни, мы бежим к тебе и громим комендатуру. Нефёдов со своими освобождает Петьку с матерью. Встречаемся здесь и уходим домой, — Стожков передернул затвор. — Ну, с богом, ребята!
Борзяк пружинисто оттолкнувшись, бросился по направлению к предполагаемому месту поста. Снег шел сплошной стеной, попадая в глаза Василию, слепил его. Но немцы точно также не разглядели маневр Борзяка. Подбежав почти вплотную, Василий увидел черный силуэт мотоциклетки. Немцев было двое. Один сидел в люльке возле пулемета и дремал. Перед тем, как полоснуть его по горлу, Василий увидел его закрытые глаза. «Теперь немец будет спать вечно», — подумал Василий и выбросил руку с ножом в направлении второго. Но второй солдат оказался сильным соперником. Отскочив вправо, он мощным ударом в ухо почти сбил Борзяка с ног. В пылу борьбы и немец и Борзяк забыли об автоматах, которые болтались за спинами у обоих. Мощнейшим ударом в живот фриц свалил Василия на спину и принялся душить, утробно урча. В правой руке Борзяк все еще сжимал нож, но здоровенный фашист наступил ему на запястье коленом. Одной левой рукой Борзяк не мог причинить фрицу, сколь ни будь, заметного вреда. Руки немца сжимались на шее Василия. Задыхаясь, Борзяк принял единственно верное решение, которое спасло ему жизнь. Собрав во рту достаточно слюны, Василий со всей силы плюнул фрицу в глаза. Плевок достиг цели. Не ожидавший такого поворота событий, фашист инстинктивно поднес руки к глазам, желая утереться, и на секунду утратил контроль над соперником. Резко рванув правую руку, Борзяк вонзил нож немцу в шею, под подбородок. Повернув с остервенением рукоятку ножа несколько раз, Василий почувствовал капли крови соперника на своем лице. Это придало ему силы. Борзяк вскочил, пустил ракету и первым ринулся к зданию комендатуры. Несколько гранат, брошенных подоспевшими партизанами в здание, где находился отряд Кнопфа, заставили немцев выскакивать в окна и двери. Партизаны добивали фашистов одиночными выстрелами. Чуть в стороне раздалось несколько очередей и все смолкло.
