Вновь возвратившись, и окунувшись в работу, Дадуа увидел, что исследования профессора Линке не только не остановились, но и набрали новую силу. Работа продолжалась. Мечты Дадуа и Линке всё увереннее воплощались в жизнь. Ничто не мешало целиком поглощенному научной работой Линке, двигаться вперёд. Скудное питание, отвратительные условия проживания в общежитии шарашки, презрительное отношение надзирающих за работой профессора кураторов, которые сами ничего не смыслили в научной работе, и вместо того, чтобы помогать учёным, мешали им, придираясь по мелочам и обвиняя в недостаточном усердии. Все эти тяготы профессор переночсил стоически. Возвращение Дадуа поставило всё на свои места. Профессору и его помощникам были созданы гораздо лучшие условия для работы и проживания. Непосредственно для Линке Дадуа выбил отдельную квартиру со всеми удобствами. Мало тог, он обставил ее мебелью и провёл телефон. Утром каждого дня Дадуа привозил профессора в шарашку, а вечером увозил его домой. Научным ассистентам Линке по личному указанию Дадуа были улучшены бытовые условия содержания. Теперь ученые лучше питались и получили в своё полное распоряжение по комнате в отдельном корпусе.
Глядя на эти изменения, начальник режима закрытого научного учреждения, Явлоев, не питавший особой любви к Вахтангу и ранее, теперь возненавидел того ещё больше. Его ненависть распространялась не только на Дадуа и профессора Линке, сумевшего наконец-то выбраться из скотского быта подведомственной Явлоеву шарашки. Офицеры охраны Дадуа, Зубарев и Бородин тоже не нравились ему. Прекрасно понимая, что и Зубарев, и Бородин являются не столько охранниками Дадуа, сколько его сотрудниками и порученцами, злобный майор госбезопасности из кожи вон лез, ставя палки в колеса, постоянно докладывая на верх, пытаясь представить деятельность команды Вахтанга, как вредительство, очковтирательство и бесполезное растрачивание государственных средств. Будучи от природы хитрым, коварным и исполнительным, Явлоев быстро завоевал расположение заместителя наркома внутренних дел Виктора Авакумова, в свою очередь, люто ненавидевшего и, как огня боявшегося, своего начальника Лаврентия Берия.
Берия и Авакумов бодались давно и упорно, но Сталин, наблюдавший все эти подковёрные интриги, не спешил встать на сторону тог или другого. Дадуа и Явлоев вели между собой точно такую же непримиримую войну, как и их хозяева, но, периодически призывая на помощь своих покровителей, слышали от них лишь многозначительное молчание. Однако в последнее время личный друг Берии, Вахтанг Дадуа перешёл в решительное наступление, уменьшая влияние Явлоева на происходящие в институте процессы. Несмотря на тяжёлое военное время, Дадуа добился увеличения ассигнований на проведение исследований вновь созданной лаборатории, руководимой Иваном Фридриховичем Линке. Но Явлоев, получив ощутимый удар по самолюбию, не собирался сдаваться. Один из офицеров, находящихся в распоряжении Вахтанга Дадуа сразу привлек его внимание. Дерзкий хамоватый парень, носивший погоны лейтенанта госбезопасности явно не был в фаворе у Вахтанга. Видя это, Амир Явлоев решил использовать это обстоятельство.
Вахтанг аккуратно погасил окурок папиросы и опорожнил переполненную пепельницу, выбросив ее содержимое в мусорное ведро.
— Так вот, профессор, вернёмся к прерванному разговору, — Дадуа отошел от окна и прикрыл форточку. — Государство уничтожало своих врагов во все периоды своего существования. Ваш сорвавшийся отъезд за границу послужил лишь ускорителем начала репрессий в отношении вашей семьи. Ваш брат был врагом новой власти, и она расправилась с ним. Вы же, профессор, оказались чуждым, для этой власти, элементом. И власть расправилась с вашей семьей.
— И это было несправедливо, — сквозь слёзы воскликнул Линке. — Моя жизнь кончена, мне осталось только мое дело — мои исследования, моя научная работа. Вам, Вахтанг Георгиевич, нет смысла помогать мне с поисками дочери. Если она жива, то я часть своей энергии буду тратить на общение с ней, если мертва — буду оплакивать её смерть. В любом случае, я отвлекусь от своей работы. А это для вас недопустимо. Не лучше ли держать меня в неведении? Не так ли, гражданин Дадуа?
Последние слова Линке уже кричал. Профессор сел за стол, уронив голову на руки, и заплакал. Сначала беззвучно, потом стал всхлипывать, и, наконец, зарыдал. Мужские рыдания — зрелище не для слабонервных. Вахтанг Дадуа сел рядом с профессором и, дёрнув его за плечи, повернул к себе лицом. На Вахтанга смотрел старик. Сморщенное лицо было, словно судорогой, искажено гримасой душевной боли.
— Послушайте меня внимательно, Иван Фридрихович, — голос Вахтанга звучал непривычно жестко, даже для него самого. — Я вам уже сказал один раз, что приложу все силы, чтобы найти Татьяну. Я с себя этих обязательств не снимал, слово свое я выполню, будьте покойны. На жалость мне тоже давить не надо, я — чекист и хорошо знаю, как несправедлива порой бывает власть, но от этого она не перестаёт быть властью. И я не перестану ей служить на том месте, куда меня поставила партия. Десятки моих товарищей, честнейших и достойнейших людей расстреляны этой властью. Но, что я могу поделать с этим? Ваша история горька, с вами поступили несправедливо. Но, никто, никогда не попросит у вас прощения и не утрет вам ваших слез. Народ и страну не выбирают, Линке! Надо было бежать раньше, когда грохнул залп «Авроры». А, коли уж остались здесь, извольте не скулить и честно делать своё дело, а я сделаю своё. Вы узнаете о Тане всё, что буду знать я! Давайте закончим на сегодня. Я отвезу вас домой. Вы должны отдохнуть. Завтра утром у нас важный день — первый научный эксперимент по перемещению в прошлое.
Профессор успокоился, встал и начал собирать в портфель бумаги. Вахтангу показалось, что после его слов Линке стало легче.
«Он верит мне, я не должен обмануть его надежды», — повторял про себя Дадуа.
Спускаясь вниз к автомобилю, Вахтанг увидел в окно интересную картину. Около жилого корпуса шарашки стояла машина с открытым капотом. Сержант-водитель, засучив рукава, копался в моторе. Рядом с ним, держа руки в карманах галифе, с расстегнутыми верхними крючками гимнастерок, сдвинутыми на затылок фуражками, дымящимися папиросами в зубах, весело переговариваясь и отпуская соленые шутки, стояли Явлоев и Мигун. Разница в званиях не мешала им держаться почти на равных.
«Вот суки! Быстро снюхались, — с неприязнью подумал Дадуа. — Этот Мигун хоть и храбрый, судя по записям в личном деле, вояка, а человек-то скользкий. И чего его Антон так нахваливал? А я, дурак, уши развесил и на службу взял. Ну ладно, разберемся. Все-таки он Зубарева от смерти спас. Не может же быть, чтобы он за время, что у нас служит, так изменился».
Вахтанг открыл дверцу, пропуская профессора внутрь авто, сел сам, и, тщательно прогрев мотор, выехал за КПП. Проезжая, он мельком взглянул в окно, Мигун и Явлоев продолжали веселиться. Мигун, вынув окурок изо рта, отдал Вахтангу честь. Явлоев же лишь махнул в след рукой.
«Что же у них общего? И почему они вызывающе демонстрируют ему, Вахтангу, свою взаимную симпатию?» — эта мысль засела в голове Дадуа, не давая ему покоя.
Назавтра, ровно в семь часов утра, автомобиль с Дадуа и профессором миновал КПП. Остановив машину у лабораторного корпуса, Вахтанг и Линке расстались. Профессор направился в лабораторию, прихватив с собой двух бойцов из охраны объекта. Они должны были помочь вынести необходимое для эксперимента оборудование, которое ещё с вечера подготовил Линке.
