— А это, что за фото? — Сергей взял большую фотографию, лежащую меж страниц альбома.
На фотографии были изображены трое мужчин в форме офицеров госбезопасности. Сергей любил фильмы про Великую Отечественную войну, особенно старые, советские. Еще мальчишкой он научился разбираться в знаках различия военнослужащих, которые существовали в красной армии до введения погон. С первого взгляда Воронцов определил, что на старой фотографии запечатлены капитан, старший лейтенант и лейтенант. Капитан, статный мужчина с нервным красивым лицом, судя по всему, покойный муж Алены Дмитриевны, Антон Зубарев. Вот его портрет, только уже в форме полковника, висит на стене в комнате. Старлей очень похож на молодого Семёна Ивановича Бородина, тоже простоватое лицо, большой лоб, нос картошкой, смешливые глаза. Улыбка очень шла Бородину, простоватое лицо приобретало милые и добрые черты. Сейчас даже и не верится, что старик, сидящий в кресле и уставившийся в пустую стену, и есть тот самый цветущий молодой мужчина с фото.
— А это кто? Сергей посмотрел на человека с петличками лейтенанта. Неприятный тип. Жесткое лицо с ясно очерченными скулами, тяжелый подбородок. Взгляд холодный, презрительный. Левый уголок губ искривлен в еле уловимой усмешке. Фуражка низко надвинута на лоб. «Будто бы кепка у блатного», — подумал Воронцов, заканчивая осмотр фотографии и возвращая ее старушке.
— Это Василий Мигун. Лейтенант Мигун. Какой-то он неприятный. Сразу видно, что злой, циничный парень. Именно такие и загоняли иголки под ногти своим жертвам, били и мучили обвиняемых на допросах, — Алена Дмитриевна рассердилась, очки сползли на кончик носа. — Не понимаю, что связывало моего Антона и этого ублюдка. Они познакомились, когда мой муж осенью 1941 года выезжал на фронт. Мигун тогда был ефрейтором, служил под началом Антона. Эшелон, где ехал мой муж, разбомбили немцы. Все погибли. Остались в живых лишь мой Антон и Василий Мигун. Вдвоём они попали в плен к немцам, бежали, оказались в партизанском отряде. Потом отряд разбили немцы, а Антон и Василий с небольшой группой, оставшихся в живых партизан, вышли к нашим. Им очень повезло, ведь в то время человек, побывавший в плену у немцев, автоматически считался предателем. Но, слава Богу, в числе людей, проверяющих личности Антона и Василия, оказался Семён Бородин, знающий моего мужа еще по службе под Киевом. Да и оставшиеся члены партизанского отряда, заверили проверяющих в том, что мой муж, Антон и его подчиненный Мигун хорошо себя проявили во время пребывания у партизан. Позже, муж как-то рассказал мне, что Василий его спас, раненного несколько часов тащил на себе. Но Антоша сполна рассчитался с Мигуном. По прибытии в Москву, он устроил Василия на хорошую службу. Этот человек, практически без образования, получил офицерское звание. Служил в Москве, а не гнил в окопах, как миллионы других мужчин, большая часть которых полегла на полях сражений. Ну что, что их связывало, Сергей? Я же видела, как муж тяготится обществом этого человека. Когда Мигун заходил к нам, я всегда старалась его покормить, напоить чаем. Со слов Антона, я знала, что Мигун — круглый сирота, не знавший материнской ласки с рождения. А он, скотина, мерзавец, животное…, — старушка заплакала, поднеся сухонькие ладошки к лицу.
Сергей, внимательно слушавший рассказ, очнулся и, подскочив к старушке, принялся ее утешать, налил воды, подал чистую салфетку, но хозяйка никак не могла успокоиться.
— Пообщавшись с Мигуном, Антон становился злобным, резким. Пару раз я видела его пьяным с перекошенным от злости лицом. Я побоялась ему рассказать, мне было… было…, — старушка впала в истерику и уже шептала, заливаясь слезами, — Мне было обидно и стыдно…. Я не могу об этом говорить.
Сергей испуганно метался по квартире. Найдя в полочке на кухне карвалол, Воронцов накапал сорок капель и, едва налив воды дал выпить Алене Дмитриевне.
Прошло минут пятнадцать прежде, чем женщина успокоилась и перестала всхлипывать. Она сидела, опершись о стол локтями, положив голову на сухонькие ладошки, слёзы ещё продолжали течь по лицу, задерживаясь в старческих морщинках.
Сейчас, сидя вот так за столом, Алена Дмитриевна напомнила Сергею его мать. Мама точно также сидела на кухне их квартиры и беззвучно плакала. Текущие по щекам матери слёзы, Сергей запомнил на всю жизнь. Мама оплакивала отца Сергея, офицера-десантника, погибшего в Афганистане. Пришедший из школы Сережа с ранцем за спиной и мама, беззвучно плачущая на кухне — эта картина не раз являлась ему во сне. И в детстве, и в юности, и сейчас Сергей, видя ее, просыпался с чётким ощущением, что это произошло только что. Боль утраты не отпускала, продолжала жечь сквозь время, она вросла в подсознание, и Воронцов вынужден был уживаться с этой болью. Сейчас, видя плачущую старую женщину, Сергей почувствовал в душе знакомое шевеление своей давнишней боли и предпринял попытку отвлечь, ещё пару часов назад незнакомую ему, старуху Зубареву от печальных воспоминаний.
— Алена Дмитриевна! — веселым голосом воскликнул Сергей, хлопая себя по лбу. — Я ведь совсем забыл, руководство выделило деньги поздравить наших ветеранов. Вспомнили и про боевых подруг офицеров. Вас тоже решено поздравить. Продуктовый набор сейчас уже не актуален. Выделяют просто денежную сумму, можно тратить, на что хочешь.
— А какой праздник сейчас? — подозрительно шмыгнув носом, Алена Дмитриевна смотрела на Сергея поверх толстых, круглых очков.
— А хороша была в молодости Алена, — подумал Антон, рассматривая фотографию девушки в белом купальнике с обручем в руке. Снята, наверное, на параде физкультурников.
— А, что? Как какой праздник? Годовщина образования нашего структурного подразделения по городу Москве, — брякнул первое, что пришло на ум, Сергей.
— Непонятно! — старуха подняла очки на лоб и пожевала губами. — На День Победы давали подарки только ветеранам. Семёну Ивановичу приходили вручать. А мне ничего не перепало. А сейчас обо мне вдруг вспомнили. Вы меня не обманываете, Сергей?
— Никак нет. Теперь, вот в этот день вас всегда будут поздравлять. Ведь вы — вдова такого блестящего офицера. Половина его заслуг — по праву ваши.
Старушка зарделась; видно было, что ей очень приятно.
— Это совершенно верно, сколько мы, жёны, перенесли. Наконец-то и о нас вспомнили. Поздновато, конечно, но лучше поздно, чем никогда. А на какую сумму можно заказать продукты? — старушка озорно посмотрела на Воронцова.
— На сумму три тысячи твердых российских рублей, — удивляясь своей щедрости, ответил Сергей.
— Вы знаете, Сергей, — старушка виновато посмотрела на Воронцова. — Продукты, как таковые, мне не нужны. Всё покупают дочь с зятем. Но я мечтаю попробовать венский торт ручной работы. Он весит килограмм с небольшим, стоит почти три тысячи рублей. Продаётся он в кондитерской, расположенной прямо за нашим домом. Я бы сама никогда не купила бы его себе. Своих близких я просить стесняюсь, хоть деньги у них есть. А тут, в кои веки, меня решили поздравить. Я сама попробую, угощу своих, отнесу Семену Ивановичу. А самый большой кусок достанется вам, Сергей, как организатору этого пиршества. Только поторопитесь, пожалуйста, торты делают в основном на заказ, в свободную продажу поступает от силы два-три изделия.
