Полковник Николай Иванович Коняев был помощником Авакумова по всяким «деликатным» делам и тайным поручениям. Такой должности, никогда не существовало ни в какой табели о рангах. Но люди, обтяпывавшие грязные делишки своих руководителей, встречались во все времена. Порода этих верных клевретов неистребима, как неистребима и сама власть, порождающая их на свет.
Сейчас полковник получил очередное поручение и раздумывал, как бы его половчее выполнить, потрафив шефу, и не потеряв при этом собственной головы. Дело было опасное и неблагодарное.
«В борьбе за министерское кресло Авакумов зашёл слишком далеко, — думал Коняев, почёсывая гладко выбритую голову. — Теперь, или грудь в крестах, или голова в кустах. Проиграть нынче равносильно смерти. Лаврентий сейчас конечно ослаб, но всё равно, чрезвычайно опасен».
Полковник встал из-за стола и начал мерить шагами паркет своего просторного кабинета.
— Нужно ударить Берию побольнее, опорочить, опозорить перед Хозяином, — учил Коняева Авакумов. — Бей по его верным людям. У Лаврентия есть старый друг Вахтанг Дадуа. Этот Вахтанг занимается всякими научными делами, пестует разных учёных изобретателей, помогает им в их работе. Лаврентий на эти исследования и разработки выбивает из казны огромные средства. Хозяину такое положение вещей перестало нравиться. Народные деньги уходят в песок, а результата нет! Где атомная бомба, где разработка нового оружия? Где, наконец, прорыв новых научных технологий?
Полковник непонимающе посмотрел на шефа, он ни бельмеса не смыслил ни в атомных, ни в каких других научных разработках и прорывах новых технологий. Он понял лишь одно — новое дело не обещает ничего хорошего.
Когда-то давно, лет двадцать назад, молодой красный командир Николай Коняев, вернувшись с гражданской войны в родную Архангельскую губернию, продолжал гонять по бескрайним просторам белогвардейских недобитков и их приспешников. Делал он это так яростно, так по-комсомольски активно, что вышестоящее начальство заметило героя и доложило о его подвигах по инстанции. Там, наверху, ознакомившись с личным делом Николая, предложили перейти ему на службу в столицу, в центральный аппарат НКВД (позже это ведомство было переименовано в МГБ).
Только что женившийся Коля всем сердцем любил родные места. Ах, какая там природа, какие грибы, ягоды, рыбалка, наконец! А новый домик, который Николай отстроил практически один, без помощников, и куда недавно вселился вместе с молодой женой и дочкой! Тем более, что белобандитов, мешавших землякам Коняева наслаждаться завоеваниями Октябрьской Революции, Коля со товарищи успешно порубили. Жить бы, да радоваться. Ан, нет!
«Что я не видела в этой дыре? — Пилила Колю молодая жена. — Не думаешь о себе, подумай о нас с дочкой! Почему мы должны мыкаться здесь, с этими лапотниками и пьяницами, когда можно жить в большом городе, в квартире со всеми удобствами, ходить в театры, музеи, гулять в парках?»
Каждый вечер, приходя домой со службы, и снимая облепленные жирной грязью сапоги, Коля слышал одно и тоже. Жена устраивала истерики, то, рыдая в голос, бросалась на мужа со сковородой наперевес, то, тихонько поскуливая, ползала у него в ногах, убеждая, умоляя, заклиная соглашаться на перевод в столицу. Наконец, десять суток, взятые Коняевым у начальства на раздумья, подошли к концу, и Николай, скрепя сердце, заявил о своём согласии. Взяв жену и дочку, продав за копейки сделанный своими руками дом, Николай Коняев убыл к новому месту службы.
«Сейчас на дворе — 1946 год, — раздражённо думал Коняев. — Он, Николай стал полковником МГБ, живёт в огромной квартире в центре Москвы. А счастья, простого человеческого счастья нет. Жена превратилась в злобную завистливую мегеру. Была ли она хоть один раз в музее, или театре, куда так стремилась? Нет! Часто ли гуляли они вместе по паркам и садам столицы? Только, когда дочь была ещё совсем маленькая. Одни шмотки на уме у супруги, только походы к портнихам, да парикмахерам. Шуб одних, штук пять накупила, прически, что ни день, то новые. А красота ушла. Ведь не старая ещё баба, а не тянет к ней Николая. Не тянет, хоть, ты тресни. А дочь? Лучше не вспоминать, девке за двадцать, а она не работает и не учится. По ресторанам порхать, да с парнями якшаться — это, пожалуйста! А чего полезное сотворить — увольте! И жена ей потакает, денег ей без счёта выделяет. Эх!.. Сидел бы сейчас у себя под Архангельском. Служил бы потихоньку, на рыбалку бы ходил, водку с лесничим трескал бы, ни о каких научных технологиях и не думал бы…»
— Да ты что, спишь, что ли с открытыми глазами? — Вывел из задумчивости полковника его шеф Авакумов. — О чём я тебе тут уже битый час толкую?
— Виноват, товарищ генерал, отвлёкся, — Коняев наконец-то пришёл в себя. — Что-то неважно себя чувствую. Простыл, наверное…
— Простыл, так водки выпей подлечись, — пошутил замминистра. — Я тебе про дела наши толкую. По моим сведениям, Хозяин Берию перевести хочет, чтобы Лаврентий разработкой атомного оружия занялся. Он организатор знатный, у него, что хочешь, завертится!
— А Берия как на это смотрит? — спросил полковник.
Отрицательно смотрит, — усмехнулся Авакумов, — одной жопой на двух стульях сидеть хочет, и МГБ командовать, и бомбу создавать.
— Если Берия в кресле министра Госбезопасности усидит — нам хана, — уныло констатировал Коняев.
— Он не усидит, если сделаешь всё, как надо.
— Я всё понял, и про Берию, и про Дадуа, — полковник встал из-за стола. — Разрешите выполнять.
— Давай, выполняй, Коля! — замминистра подал полковнику руку. — Ты такие задания хорошо выполняешь.
Этот разговор состоялся неделю назад, но по прошествии целых семи дней полковник Коняев ещё не имел чёткого плана действий. Такого с ним не случалось давно. Он уяснил, что от него требуется убрать со сцены Вахтанга Дадуа, личного друга и соратника Лаврентия Берии, человека, контролировавшего почти все секретные научные разработки, ведущиеся по линии МГБ. Коняев знал, что хитрый и осторожный Вахтанг, контролируя выполнение работ, все вопросы привык замыкать на себя. Выведя его из игры, полковник вызовет серьёзное замешательство в стане противника. Берия потеряет верного соратника, что сильно ослабит его позиции. Работы будут на длительный срок свёрнуты, многочисленные бериевские «шарашки» подвергнутся финансовым проверкам и потеряют статус «кузницы идей». Вопросы дальнейшего финансирования этих организаций повиснут в воздухе Нарком, как по старинке называют Берию в ближайшем окружении, бросится спасать свои секретные лаборатории и институты, которые, сам же и создал, он станет разрываться между руководством МГБ и организацией научных изысканий.
Сталин обязательно заметит эти метания, и настоит на отправке Лаврентия на «научный фронт», с которого тот уже не сможет возвратится в МГБ. В кресле министра Госбезопасности окажется Авакумов, а уж он сумеет сделать так, чтобы Лаврентий никогда не вернулся обратно. Казалось бы, результат достигнут, но это поверхностное суждение. Начатое расследование, а оно обязательно начнётся, в этом полковник не сомневался, может вывести бериевских ищеек на след Коняева и его людей. Вот этого допустить нельзя.
