За разговорами они добрались до главного корпуса общежития. Было рано, и Семёну пришлось колотить в дверь добрых полчаса, пока заспанный вахтёр не соизволил отворить огромные, наглухо закрытые дубовые врата.
— Я вскоре зайду проведать тебя. — Семён подал Мадине руку, и она легонько пожала её своей маленькой аккуратной ручкой.
Выйдя из общаги, Бородин понял, что очень устал. Ноги гудели, хотелось есть, сильно болела голова. «Раз Антона освободили, значит, основной задачей Явлоева было, отсечь нас от Дадуа, что бы спокойно и без помех расправиться с Вахтангом, — размышлял Семён, — Вот ведь, Явлоев, скользкий коварный двурушник! И у Берии в любимчиках ходит, и Авакумову службу сослужить не прочь. К кому теперь обращаться, кому доверять, где искать союзников, чтобы помочь Воронцову? А, что теперь будет со стариком-профессором, да, и всеми ими, офицерами охраны Вахтанга Дадуа, так и не сумевшими защитить своего начальника?».
С этими невесёлыми мыслями Бородин добрёл до остановки и влез в проходящий трамвай. Расставаясь с Мадиной, Семён постеснялся попросить у неё денег на проезд. Теперь он ловко втёрся в людскую толчею вагона и стал безучастно смотреть в окно.
«Нужно срочно навестить старика Линке, привезти к нему дочь. Сейчас, в заварухе, которая начнётся после убийства Вахтанга, учёный может сильно пострадать», — продолжал анализировать ситуацию Бородин.
— Деньги за проезд почему не передали? — перед Семёном возникла молодая полная кондукторша в чёрном форменном берете, с коричневой дерматиновой сумкой через плечо.
— Я передавал, давно передавал, — соврал Бородин, отворачиваясь от молодухи.
— Давно? — Кондукторша скривила в язвительной усмешке ярко накрашенные губы. — Да ты впёрся только на прошлой остановке, я всё вижу. Меня не объегоришь, плати, давай!
— Хамло, натуральное хамло! — Поддержал кондукторшу мордатый детина в полосатой футболке и засаленной кепчонке. — Костюм иностранный напялил, а мелочёвку за проезд зажал! Сразу видно, ворюга и аферист!
— Я передавал, — упрямо гнул своё Семён.
— Костя, останавливай трамвай, — визгливо заверещала кондукторша. — Зайца ссаживать будем! Вон, как раз, милиционер к вагону подходит, вот и передадим ему хулюгана!
Вагоновожатая и добровольный помощник в засаленной кепке выволокли Семёна на улицу. Подошедший старшина с пышными усами с интересом наблюдал за бесплатным представлением.
— Вот, товарищ старшина, безбилетника изловили, по карманам в общественном транспорте лазил. А денег за проезд не имеет, — радостно доложил детина, сильно пихая Семёна в бок.
— Ну, ты, образина поганая, грабли свои при себе держи! — Не выдержал, наконец, Семён. — Как же я по карманам лазил, если у меня ни копейки при себе нет? Сами подумайте, товарищи.
— Кошельки ворованные мог и подельнику спуливать, — милиционер принял сторону кондукторши и толстомордого, — Пройдемте, гражданин, и без шуток!
— Да вы, что! Что вы такое говорите, разве я похож на жулика? — пытался образумить собравшихся Семён.
— Пройдемте! — старшина бросился на него и, ударив в живот, начал выворачивать руку.
Мордоворот в футболке бросился на помощь родной милиции и принялся охаживать Семёна пудовыми кулаками. Бородин развернулся и мощным ударом в шею свалил детину на землю. Тот не в силах подняться, лишь мотал головой, оглашая окрестности отборной бранью.
— Ничего, оклемаешься, — пробормотал Бородин и влепил апперкот усатому старшине. — Отдохни немного, не до тебя сейчас, брат!
Начавшая было собираться вокруг, толпа зевак вдруг быстро поредела, обыватели заспешили по своим делам.
Глава 25. МУКИ СОВЕСТИ АНТОНА ЗУБАРЕВА
— Что делать? Как поступить? — Антон Зубарев метался по квартире.
Только что он поругался с женой. Та взяла дочку и ушла к подруге. Сейчас Антону стало стыдно, наорал на супругу из-за какой-то ерунды. Антон уселся на табурет и задумался.
А вдруг всё вскроется? Стоит возникнуть лишь малейшему подозрению, и копать станут всерьёз. А если начнут копать, наверняка докопаются до истины. Всё тайное становится явным. Ложь рано или поздно выходит наружу, принимая свои гнусные, безобразные очертания, и никого не интересует, почему ты солгал.
Эх, вернуть бы обратно этот страшный 1941 год. Разговор с проклятым абверовцем, надевшим на себя личину энквдешника. Антон и сейчас, спустя годы помнит его почти дословно.
«Всего один раз струсил, дал слабину, — горько думал Зубарев, — а дальше ложь, наслаиваясь на ложь, пошла сплошным потоком». Столько лет проклятый немец не давал о себе знать. И вот на тебе, когда Антон почти позабыл о нём, фриц заявился и предъявил счёт. Зубарев помнил этот вечер в деталях. Вот он, Антон, открывает дверь своим ключом, возвращаясь домой со службы. В тот день он был одет в гражданское. Сняв модный тёмно-синий пиджак, Зубарев вошёл в комнату, и остановился поражённый, не в силах вымолвить ни слова.
На новеньком диване, недавно полученном Антоном в закрытом спецраспределителе, восседал аккуратно причёсанный, одетый во всё белое, Отто фон Шлёсс, На столе, нарочно придвинутом к дивану, стояла чашка ароматного чая с мелиссой. Рецептом его заварки в совершенстве владела жена Антона, Алёна. Отто фон Шлёсс пил чай с вареньем и мило беседовал с дочкой Антона. Девочка счастливо смеялась, сжимая в руках большого плюшевого пса, очевидно, подаренного гостем. При виде Антона немец поднялся и двинулся к нему с распростёртыми объятиями.
— Антон, дорогой! Ну, как ты? — Отто фон Шлёсс заключил Зубарева в свои стальные объятья. — Сколько лет не виделись!
Антон машинально пожал гостю руку, машинально улыбался, машинально ужинал и пил Алёнину наливку, с ужасом ожидая момента, когда он останется с немцем один на один. Но ужин подошёл к концу. Жена ушла укладывать дочь спать, а Отто и Антон остались одни на кухне.
— Как вы меня нашли? — спросил Антон, как будто этот вопрос и был для него самым главным.
— Просто поинтересовался в справочной! — Немец захохотал. — Имя, фамилию, год рождения, все твои данные мне давно известны. Адрес выяснил по прибытии в Москву.
— Адреса сотрудников МГБ не дают в киосках Мосгорсправки — угрюмо сообщил Антон.
— А я запрашивал адрес твоей жены Алёны, она не является сотрудником МГБ, — пояснил немец, продолжая улыбаться. — Ты квартиру новую получил?
— Получил, совсем недавно, — убитым голосом подтвердил Зубарев.
— Вот видишь, как всё хорошо складывается, — немец назидательно поднял вверх указательный палец. — Я вылечил тебя, отправил к своим, и ты счастлив со своей семьёй в новой уютной квартире. А ведь всё могло быть совсем по-другому. Ты был бы мёртв, пропал бы без вести. Твои родные оплакивали бы тебя, и это было бы плохо, и для тебя, и для них. Разве не так?
— Не так! — горячо возразил Зубарев. — Предателем становятся раз и на всегда! Тогда я не до конца понимал это, теперь осознал в полной мере! Жизнь не радует меня, я живу в постоянном страхе разоблачения. Но даже если бы кто-нибудь убедил меня в том, что моя измена останется в тайне навсегда, я бы всё равно ненавидел бы себя за это предательство. Муки собственной совести — самые страшные муки, никакая физическая боль не сравнится с ними! Теперь я понял, что это не громкие слова!
