— Прости, меня, Ада! — Густав бухнулся на колени, — Я не ведал, что творил. Я последнее время сам не свой. Я люблю тебя, стань моей женой! Я обязательно поеду с тобой на гастроли в Америку. Я напишу книгу о вашем театре, о его замечательных артистах, и главной героиней в моём сочинении станешь ты, Ада!
Станская молчала, не в силах выдавить из себя ни слова.
Ещё недавно она была бы счастлива, услышать признание Ленца. Но сейчас его предложение руки и сердца не обрадовало её. Она вдруг отчётливо поняла, что боится этого человека. Почему? Ада не могла ответить на этот вопрос. Вообще, после той судьбоносной ночи в наркомовском особняке, Ада стала больше думать, задавая себе вопросы и самостоятельно пытаясь ответить на них. Возвратившись домой от Берии, Ада плакала от страха, боли и унижения. Но время шло, её жизнь становилась другой, и отношение к тем людям, что изменили её, тоже стало иным. Нет, она не простила Берии его скотства но, не осмеливаясь ослушаться наркома, регулярно звонила по номеру телефона, который был ей оставлен. Подробно докладывая о жизни её друга Густава, Ада не испытывала угрызений совести. Пусть голова болит у чекистов, они знают, что делают. Тем более, что этот журналист не так прост, как хочет казаться.
Накануне вечером Ада сообщила Ленцу, чтобы сегодня не ждал её к ужину. Станская должна была репетировать новую постановку, предполагала, вернуться очень поздно, и не успела бы приготовить еду. Немец немного поворчал, но быстро успокоился, сообщив Аде, что ужин будет делать сам и угостит её чем-нибудь вкусным.
День прошёл в обычных заботах. С утра в театре состоялось собрание, посвящённое предстоящей поездке труппы за океан. После этого Станская направилась в театральный пошивочный цех. Артистам к турне по Америке решено было подготовить новые сценические костюмы. Примерка балетного костюма — дело трудное и муторное. В поте лица трудятся все: и сама актриса, так называемая модель, для которой шьётся это, без преувеличения сказать, произведение искусства, и художник по костюмам со своими помощниками, швеями, портными, костюмерами. Исключи хоть одно звено, пропусти самую малую, незначительную, казалось бы, операцию, и всё! Пиши, пропало! Костюм, конечно, всё равно получится, но это будет просто костюм. В таком не покоришь миллионы зрителей по всему миру, в таком не войдёшь в историю, представ перед фото и кинообъективами самых известных новостных агентств планеты. Да, что там говорить, про такой костюм балетный пренебрежительно скажет «роба» и никогда не вспомнит добрым словом людей, давших ему жизнь.
В Большом же, мастера сообща изготовят такой шедевр, что артист, выйдя на сцену, забудет, что на нём вообще что-нибудь надето. Он будет жить лишь музыкой и танцем, отдавая себя целиком великому искусству, гордо именуемой во всём мире Советским Балетом.
Почти три часа Ада провела в ателье, помогая мастерам в их работе, делала толковые замечания, проверяла, удобно ли сидит на фигуре корсет. Малейшая шероховатость, неточность в исполнении, утолщённый шов поставят крест на удачном выступлении. Упущений быть не должно, и Ада, послушно вытянув руки вверх, простояла на высоком табурете почти всё время примерки, позволяя закройщицам втыкать в материал костюма всё новые иголки и делать по многу раз необходимые замеры.
Закончив с примеркой, Ада опрометью бросилась на репетицию вечернего спектакля. Примерка, примеркой, гастроли, гастролями, а текущий репертуар никто не отменял. Репетиция прошла, как обычно, балет Ада оттанцевала великолепно. А вот, с подготовкой к премьере пришлось повременить. У Мельского подскочило давление, и руководство театра, обеспокоенное, что Артур Моисеевич может надолго оставить коллектив, распорядилось доставить старика в Кремлёвскую больницу. «Тамошние медики творят чудеса, они в течении нескольких дней поставят на ноги нашего дорогого Артура Моисеевича! В США отправимся во всеоружии и в полном составе» — оптимистично вещал замдиректора Большого Театра, объясняя балетным причину отмены репетиции.
Итак, Ада неожиданно освободилась пораньше, но домой её не тянуло. Отчуждение, начавшееся в их с Густавом отношениях пугало девушку всё больше. «А что, собственно, было между нами кроме постели? — горько подумала Станская. — Его безупречные манеры европейца, красивые ухаживания, щедрые подарки? Но этого мало. Нужно ещё взаимопонимание. Возможность пожертвовать собой, своим эгоизмом ради любимого. Любовь нужна, а вот её то, как раз и нет. Вместо неё какие-то недомолвки. Интерес людей в погонах к её избраннику. Нужно ли ей это? Любила ли она этого странного человека? Нет, ей было с ним интересно, но сейчас интерес иссяк. Теперь она просто боится его, и с каждым днём всё сильнее» Станская попросила шофёра закреплённой за ней машины остановить авто за квартал от дома.
— Что с тобой, Ада? — Борис удивлённо посмотрел на неё. — Ты сама не своя, бледная, глаза горят. Слишком много работаешь. Давай доставлю к подъезду. Кругом шпана, сама знаешь.
— Знаю, но ты лучше останови здесь. Я хочу пройтись, может голова болеть перестанет.
— Тогда я провожу тебя до подъезда, хочешь?
— Проводи, я буду рада. — Ада, опираясь на руку шофёра, вышла из машины. — Помнишь, как раньше, когда, я ещё танцевала в мимансе, ты подвозил меня до дома, а потом ехал в гараж, он ведь расположен недалеко отсюда?
— Точно! — обрадовался шофёр. — Тогда я возил тебя по дружбе. А сейчас меня закрепили за тобой. Утром привожу в театр, вечером увожу домой. Ты стала известной, Станская! К тебе теперь не подойдешь просто так. Заслуженная артистка, ты быстро пошла в гору, я очень рад за тебя, Ада.
— Спасибо, — Ада взяла Бориса за руку, — я скоро получу звание, меня ввели на новые роли. Это так! Но это ничего не значит! Я всё та же и всё помню. Помнишь, как мы с тобой ходили в кино? А потом ты позвал меня в ресторан, а потом у тебя не хватило денег расплатиться за ужин, помнишь?
— Могла бы и не напоминать. — Борис усмехнулся, — Единственный раз пригласил такую девушку и тут же попал впросак. Пришлось нам с тобой драпать из этого кабака. Чуть не опозорил будущую звезду балета. Никогда себе этого не прощу!
Тихонько смеясь, Ада и Борис дошли до дома Станской.
— У тебя в обоих окнах горит свет. — Борис с сожалением отпустил руку девушки. — Твой журналист уже дома, наверное, ждёт тебя ужинать.
— Чёрт бы его побрал, — сорвалось с языка у Ады.
Она почти забыла о Густаве, разговаривая с Борисом. Больше всего Аде хотелось сейчас пригласить Борьку к себе, выпить чаю и лечь с ним в постель, как они делали иногда и раньше, до знакомства Ады с немцем. А, что? Она свободна, он тоже, чего ещё надо? Борис— парень видный, не такой лощёный, как Густав, необразован, не умеет галантно поцеловать руку, зато, верный и её любит безумно. Она это видит и разрешает ему любить себя. У них в семье она, Ада, будет королевой, а Борька — верным пажом. Фронтовик, не пьяница, не бабник, ни с одной девкой в театре не закрутил. Она, Ада, знает, интересовалась в своё время. И чего она раньше на Борю внимания не обращала? Всё в верхние сферы пролезть пыталась, мужа известного, да влиятельного найти хотела. А зачем? Один известный вчера чуть не задушил. Ну их к чёрту, известных и влиятельных. Хватит, нажилась уже! Борька весь, как на ладони, с ним мудрить не надо, можно быть собой, Адой Станской. С карьерой заладилось, наконец, и, слава Богу. Теперь и о семье подумать можно. Права мать, ох, как права, не век же ей одной куковать.
