— Ада, а Ленц знает, что вы понимаете по-немецки?
— Не знаю, — растерялась Ада, — не помню, чтобы он спрашивал меня об этом. Густав прекрасно говорит по-русски. Именно на этом языке мы с ним и общались. Хотя, как-то раз, он, шутя, обратился ко мне по-немецки, и я ответила. Дело было в ресторане, мы оба были пьяны. Но это была игра, мы тогда только познакомились и наслаждались обществом друг друга.
— Ну, хорошо, — сказал Язёв, немного помолчав, — я обязательно доведу до руководства вашу ценную информацию. Что-нибудь ещё, Ада?
— Иван Иванович, — Станская слегка смутилась, — наш театр едет на гастроли в Америку. Я теперь одна из ведущих балерин Большого.
— Поздравляю! — незамедлительно откликнулся Язёв, — Вы это давно заслужили.
— Спасибо, — поблагодарила Ада, — но в Америке после спектаклей планируются творческие встречи с коллективом театра, банкеты, званые вечера. Вы понимаете меня, товарищ полковник?
— Не совсем, — недоумённо пробормотал Язёв.
— Мне необходим материал для пошива вечерних платьев, — пояснила Станская, — и платьев должно быть два!
— Я должен помочь вам достать материал и договориться в спецателье о пошиве платьев по вашему вкусу! — догадался, наконец, Язёв.
— Нет, Иван Иванович, мне нужен лишь материал. Платья мне пошьют в ателье Большого Театра. У них это получится лучше.
— Воля ваша, — тут же согласился Язёв, — тогда завтра, до обеда, к вам в Большой заедет мой человек с образцами тканей. Вы выберете себе то, что вам приглянулось, и через час отрезы для ваших вечерних платьев будут у вас. Что-нибудь ещё, Ада?
— Да, Иван Иванович, я выхожу замуж. Не за Густава, конечно, — Ада сделала паузу, — Я ведь вам больше не нужна?
— Совет да любовь, — весело откликнулся Язёв. — Вы свою задачу на данный момент выполнили. Пока вы нам не нужны. Звоните мне, если будут проблемы. А если вы нам опять понадобитесь, мы к вам тоже обратимся.
— Я всё поняла. До свидания, Иван Иванович, — попрощалась Станская.
— Всего хорошего, Ада, — в трубке раздались сигналы отбоя.
После разговора со Станской полковник Язёв размышлял очень долго. Он выкурил подряд шесть папирос «Казбек» и, наконец, решившись, набрал прямой номер министра. Берия сам снял трубку.
— Лаврентий Павлович! Это Язёв, — полковник нервничал, беспокоя Берию в столь поздний час.
— Здорово, Иван! — Министр сразу же узнал полковника. — Паачему не здороваешься? Паачему не спишь? Что стряслось, дружище?
— Виноват! Здравия желаю, Лаврентий Павлович, — полковник замялся, — агент «Жизель» дал о себе знать.
Полковник подвинул к себе блокнот и зачитал почти дословно записанный за Станской рассказ балерины. Закончив, Язёв закрыл глаза и принялся ждать разноса за абсурдность своего доклада. Он был уверен, что Берия пошлёт его подальше, да ещё и усомнится в здравом рассудке полковника. Но нарком молчал, обдумывая полученную информацию. Молчал и Язёв, опасаясь помешать размышлениям наркома.
— Я понимаю, что информация, мягко говоря, странная, — полковник всё же решился нарушить затянувшуюся паузу, — но агент «Жизель» настаивает на достоверности своих донесений. Скоро ожидается отъезд Большого Театра на гастроли в Америку, и злоумышленники попытаются провести в реквизите некий груз, необходимый им для осуществления их преступных целей. Не уверен, правда, в реальности их бредовых замыслов, но преступники, бывшие абверовцы, у нас скорее всего настоящие! Лже-Густав, он же Отто, служивший когда-то в «Абвере» разгуливает на свободе. Разрешите, товарищ Берия, сегодня же арестовать мерзавца. Уж мои ребята всю информацию из него вытряхнут, будьте покойны. А потом к стенке засранца поставим, в газеты же поместим сообщение, что, мол, от сердечного приступа внезапно скончался выдающийся борец с фашизмом, прогрессивный журналист Густав Ленц. Подорванное в концлагерях здоровье дало о себе знать! Похороним Отто-Густава, как героя, и всё прогрессивное человечество и думать о нём забудет спустя пару недель.
— Ни в коем случае, Иван! — прервал нарком плавную речь Язёва. — Если ты его сейчас возьмёшь, то мы, так ничего и не узнаем. Ленц будет молчать, как рыба, а все усилия твоих молодцов ни к чему не приведут. Что ты ему предъявишь? Ничего! Показания Жизели, сами по себе, мало, чего значат. Надо подыграть им, Иван!
— Понял, Лаврентий Павлович, — сразу уловил начальственную мысль Язёв. — Скажу, что бы Жизель действовала, как и раньше. Прикажу ей откликнуться на просьбу лже-Густава и устроить его напарника на работу в Большой Театр. А нам останется лишь ничем не выказывать, что мы осведомлены о планах преступников, и тщательно следить за господином «журналистом». Подождём, понаблюдаем, и возьмём гадов перед выездом за границу.
— Правильно мыслишь, Иван! — похвалил Берия подчинённого. — И вот ещё что! Империалистические наймиты интересуются разработками профессора Линке, его работу курировал мой друг Вахтанг Дадуа, ныне, к сожалению покойный. Я думаю, что информация об исследованиях ушла к шпионам из окружения Вахтанга. Проследи за офицерами его охраны, да и старика профессора попасти не помешает, для полноты картины, как говорится.
— Всё понял, Лаврентий Павлович! Сделаем в лучшем виде!
— Верю в тебя, Иван Иванович, — нарком положил трубку и длинно выругался по-менгрельски.
Берия снял пенсне и с досадой бросил его на стол. Нарком принялся ходить по кабинету, массируя пальцами веки покрасневших от долгого чтения документов глаз.
Год, как кончилась война, — размышлял нарком, — мы победили, но мировая закулиса снова поднимает голову, испытывая страну на прочность. А в системе госбезопасности царит раздрай. Витька Авакумов тянет одеяло на себя, убивает моих людей. Убийство Дадуа устроил он, точно он! Недаром там обнаружили труп его верного халуя Коняева. Ничего! Я рассчитаюсь со всеми, и с внешними, и с внутренними врагами разговор будет коротким! Верные офицеры имеются. Тот же Язёв с его бравыми ребятами. А тот паренёк, который в ночь покушения на Вахтанга бился с целой ордой авакумовских клевретов! Вахтанга, правда, он не уберёг, зато, и Коняев со своими подельниками смерть свою там нашли. Нет, сдаваться сейчас нельзя, никак нельзя. Тогда получится, что его друг Вахтанг погиб зазря. А ведь просил Дадуа об аудиенции за несколько часов до трагедии, да не до него в тот момент было наркому, балерину валял, удовольствие себе справлял. Прости, Вахтанг, если сможешь, конечно! Убийцы твои наказаны уже. А с тем мудрецом, кто тебе приговор смертный вынес, я сам разберусь. И дело твоё, что тебе жизни стило, не пропадёт даром, на пользу стране пойдет.
Берия вдруг понял, что всё это время разговаривал с убитым другом вслух, но ничуть не устыдился этой своей неожиданной слабости.
«Даже сильный может иногда побыть слабым. Главное, чтобы это состояние не длилось у него слишком долго», — подумал нарком.
Глава 27. ТАТЬЯНА ЛИНКЕ
— Утро красит нежным цветом
Стены древнего Кремля
Просыпается с рассветом
Вся Советская земля. —
пело на кухне радио-тарелка. Мария Захаровна, тётка Семёна, к которой тот определил Воронцова на постой, возилась на кухне, гремя кастрюлями. Единственная родственница Бородина питала к нему нежные чувства и друга племянника приняла, как родного. Воронцову был выделен угол, отделённый от остального пространства тёткиной комнаты плотной пыльной шторой с неясным, выгоревшим на солнце рисунком. За шторой стоял огромный сундук, до верху набитый старыми, ещё дореволюционными вещами Марии Захаровны. Судя по габаритам этой неподъёмной громады, в молодости тётка Семёна была большой модницей, раз сумела накопить столько нарядов. Кофты с рюшами, тяжёлые бархатные юбки в пол, несколько разноцветных салопов, всё это было заботливо пересыпано нафталином и сложено в сундук в идеальном порядке, хоть сейчас одевай. Да и по размеру тётке Семёна старые вещи были впору и теперь.
