Но Смерть неожиданно приложила палец к губам, призывая меня к молчанию. Аола расширила глаза:
– Слышишь? – спросила она у сестры.
– Вот это да! – восхитилась Смерть. – Какое невероятное совпадение! Два, соединенных родственными узами разума одновременно проводят ритуал медитации янт. Невероятно! Это нужно использовать!
– Что случилось? – едва успела спросить я, как Смерть и Аола неожиданно совместно дунули на меня, будто на невесомую пушинку, и я внезапно ощутила, что вновь превращаюсь в искру, срываюсь с места и повторно проваливаюсь в темный, глубокий колодец.
Глава 9
Ускоренная могучим пинком судьбы, на этот раз действовавшей через божественных сестер, я птичкой пролетела через длинный туннель, довольно болезненно прорвала какой-то незримый барьер, ощутила себя в физическом теле и открыла глаза. Ничего себе! Куда пропали каменные стены пещеры? Меня окружали грубые перегородки из красного кирпича, заканчивающие невысоким, аккуратно оштукатуренным потолком. Я перевела взгляд на свои руки, ставшие непривычно худыми и белокожими, и в состоянии близком к шоку подергала себя за прядь длинных, пепельно-серых волос. Пресветлые боги, это же не мое тело!
– Кто я? – губы повиновались плохо, да и голоса своего, ставшего более тонким и серебристым, я определенно не узнавала.
– Как это кто? – надо мной склонился мужчина чрезвычайно неприятной наружности, мертвенно-бледный, красноглазый, щеривший в пренебрежительной ухмылке мелкие, острые зубы, более подошедшие бы какому-нибудь грызуну. – Ты что, не знаешь, как тебя зовут?
Я отрицательно помотала головой, теряясь в догадках.
– Вот видите, госпожа, – отвратительный альбинос почтительно поклонился черноволосой женщине, стоявшей напротив меня, – этого я и опасался! Под воздействием ритуала янт, болезнь моей слабоумной сестры Альзиры начала быстро прогрессировать!
Я внимательно вгляделась в черноволосую, и чуть не заорала от ужаса и неожиданности. Промолчать стоило огромного усилия, ведь я мгновенно узнала демоницу Ринецею, с которой не так давно уже имела короткую и немногословную, но весьма бурную встречу в храме Нарроны. Женщина разочарованно прищелкнула языком:
– Видно не зря я всегда имела невысокое мнение об эльфийках, а о глупышке Альзире – тем паче!
Вот тут-то мое изумление и достигло своего наивысшего предела. Альзира, они сказали – Альзира? Но ведь это имя носила моя мать! Я что, каким-то удивительным образом переместилась в тело своей матери? Я выпучила глаза, стараясь подавить рвущиеся с языка вопросы и боясь случайно выдать себя каким-нибудь неосторожным словом. Хотя нет, еще сильнее, чем за саму себя, я опасалась за судьбу своей несчастной матери, по воле рока отданной во власть безжалостной врагини. Сострадание захлестывало меня. И я, увы, не удержалась:
– Мамочка, – жалостливо выдохнула я, – милая мамочка, что же они с тобой сотворили!
– Что это? – пронзительно взвизгнула Ринецея, бросаясь ко мне и сжимая мои слабые плечи своими хищными пальцами, оканчивающимися длинными острыми когтями. – Кто ты?
Наши взоры встретились. Демоница побледнела:
– Это не полоумная Альзира, – медленно, угрожающе протянула она. – Трудно поверить, что это могло произойти на самом деле, но похоже – перед нами сама Сумасшедшая принцесса собственной персоной!
– Демоны Тьмы! – не поверил альбинос.
– Да это я! – я уже не видела причин отрицать очевидное. – И боги на моей стороне!
– Боги? – иронично усмехнулась демоница. – Да что они могут сделать против меня?
– Остановить Детей холода. – Многозначительно подсказала я.
– Не верю, – небрежно отмахнулась Ринецея. – Я ожидала изречения пророчества, способного хоть немного раскрыть неопределенное будущее, а вместо этого – боги подкинули мне тебя. И какой от тебя прок, сумасшедшая девчонка?
« А правда, зачем все это?» – мелькнуло у меня в мыслях. И словно в ответ на мое недоумение, горячая, скрючивающая конечности судорога, пронзила тело, огненной струей поднимаясь откуда-то из глубины души. Меня затрясло в конвульсиях, на губах выступила пена и слова, чужие и непонятные, властно зазвучали под сводами скромной комнатушки:
Растает Тьмы холодный лед,
Напьется пламени Игла,
Власть узурпатора падет,
И вместе с ней да сгинет мгла
Покуда в мире храбрость есть,
Покуда есть живая кровь,
Все победит святая честь,
А вместе с ней придет любовь
Средь двадцати ее найди,
Негоже деве быть одной,
Ей поцелуй свой подари,
И назови тотчас женой
Уже идет нежданный дар,
Что в беззаконии зачат,
Потушит власти он пожар,
Уста злодея замолчат
Он мог бы миром завладеть,
Но предпочел – ее любить,
И эти чувства даже смерть
Уже не в силах победить…
– А-а-а, – дико заорала Ринецея, хватаясь за голову, – это пророчество, она пророчествует! Остановите ее, убейте, пока не поздно…
Аберон выхватил из-за пояса острый кинжал и замахнулся на новоявленную сивиллу…
Эта бурная реакция внезапно оборвала неуправляемый поток моих слов. Недосказанные откровения, имевшие форму довольно мутных по смыслу и плохих по качеству стихов, бурлили у меня в груди, перерождаясь в сгусток убийственного пламени.
– Убирайся обратно в свою нору, в которую ты превратила Обитель затерянных душ! – гневно потребовала я, буквально прожигая ненавистную демоницу взглядом потемневших, наполненных ненавистью глаз, испускающих лучи непонятной энергии.
Ринецея зарычала как голодный зверь:
– Самонадеянная девчонка! Уже не в первый раз ты встаешь на моем пути и портишь все тщательно продуманные планы. Но клянусь, я отомщу, я обязательно отыграюсь если не на тебе самой, то на тех – кто тебе дорог. Ты у меня еще кровавыми слезами умоешься…
– Ну, – иронично усмехнулась я, – пока ты не очень то в этом преуспела!
Демоница хотела выкрикнуть что-то еще, но контур ее тела неожиданно утратил прежнюю четкость, задрожал, словно пламя свечи на ветру и начал сворачиваться в кокон серого дыма. Клочья мутного тумана отступали, поспешно утягиваясь в неровную дыру пространственного портала, внезапно разверзшегося посреди комнаты. Тихонько подвывали две перепуганные жрицы, еле живые от охватившего их панического ужаса.
Я перевела еще не потухший взгляд на альбиноса, которого слегка зацепило потоком бьющей из меня энергии, и отбросило в дальний угол подвала:
– А ты, дядюшка, – я мстительно цедила слова, падающие тяжело и весомо, будто капли расплавленного свинца, – если ты посмеешь хоть чем-нибудь обидеть мою досточтимую матушку, то я вернусь и тогда…
