Маллер брюзгливо заворчал:
– Если бы ты был ему нужен хоть чуть-чуть, то он бы и сам давно тебя нашел!
Но полукровка смотрел на него огромными, умоляющими глазами:
– Тысяча сраных гоблинов, малыш! – взорвался пират. – Где же еще стоит искать синего эльфа, как не на Поющем острове? Но предупреждаю заранее, бастардов там не любят!
Лансанариэль горько вздохнул.
– Мой корабль стоит в порту. Вечером мы отплываем на остров с грузом хлопка и оружия. Надумаете – приходите оба, я выделю вам каюту. Но учти, если наживешь себе неприятностей в королевстве эльфов, то не говори потом, что я тебя не предупреждал! – недовольно закончил пират. – Видит Аола, вы оба отличные парни и пришлись мне по душе!
– Так может, все-таки рискнем – и сразу двинем к эльфам? – предложил орк.
Но Ланс обернулся, встретился глазами с отрицательно мотающим головой дервишем и обреченно хныкнул:
– Сам не знаю зачем, но мне почему-то непременно нужно заполучить эту загадочную стрелу с серебряным наконечником и алмазным оперением…
– Какого гоблина, дружище! – насмешливо изогнул бровь Огвур.– Да ты, похоже, и в самом деле собрался целовать принцессу Будур!
Полукровка печально улыбнулся, глянул на него осуждающе и судорожно сглотнул, едва сдерживая подступивший к горлу приступ тошноты. Пират Маллер де Вакс отлично понял скрытый смысл разыгрываемой перед ним пантомимы. Он выразительно прищелкнул пальцами и громко захохотал, утирая выступившие от натуги слезы, концами своего пижонисто-красного, головного платка.
Глава 4
С вполне понятным волнением я твердо переступила через порог, ведущий в обиталища Ледяного бога. Сердце гулко бухнуло и тревожно замерло, боясь нарушить гнетущую тишину. Все тщательно продуманные, мстительные и ехидные фразы мгновенно выскочили из головы и позабылись сами собой. Обидно. С одной стороны – слишком многое во мне накипело, сформировавшись в ряд обоснованных претензий, которые я и собиралась откровенно изложить кровожадному божеству. Ведь он загубил немало невинных жизней, внес значительный сумбур в планы моих друзей, врагов и демиургов, да к тому же, возможно и невольно – но, тем не менее, стал причиной мой собственной, личной драмы. «Все что не делается – все к лучшему», любит утверждать Эткин. А логика у него, между прочим – не подкопаешься. Вот и получается, исходя от обратного: все что делается – все к плохому. А Ледяной бог натворил изрядно… Но, при всем этом, и сей печальный факт я никак не могла выбросить из своей взбалмошной головы, для меня он продолжал оставаться родным отцом, пусть даже всего лишь номинально. И потом… ну и что утешительного я в итоге Ульриху скажу? Типа: «Да, нашла драгоценного папочку, а он, видите ли, и в ус не дует – плавает себе спокойнехонько в здоровенном куске льда, и как бы между прочим, вполне успешно подвизается в амплуа главного злодея нашего времени…» «Ага, – непременно выдаст ответную реплику братец-король, весьма поднаторевший в церемонных речах, – так я сразу разбежался и поверил, неугомонная ты наша, что моя, пребывающая в неладах со здравым смыслом сестрица, хладнокровно полюбовалась подобным восхитительным зрелищем и безмятежно отчалила восвояси, даже ничего не предприняв…» Вобщем, братик обязательно усомнится в моем бездействии, и это я еще мягко выражаюсь. Нет, а вы бы на моем месте смирились, увидев своего давно потерянного отца в столь нелицеприятной ситуации? Я конечно, вправе обижаться на бросивших меня сразу же после рождения родителей, хотя папочкиной вины в том нет – он даже не подозревал о моем существовании, и продолжать надув губы строить из себя обездоленную сироту нарронскую, но, совесть мне подсказывала, что при таком раскладе я буду совершенно не права. Ибо родителей – не выбирают. Как и возлюбленных, кстати. Но, как известно, человек предполагает, а боги – располагают. Потому что, переступив порог святилища, я не только в мгновение ока позабыла все свои, по большей части надуманные – обиды, но обалдело вытаращила глаза и потрясенно помянула всю нечистоплотную гоблинскую родню, вплоть до третьего колена. Я не обрадовалась, а наоборот – искренне опечалилась. Ведь то, что я увидела, по уровню трагизма, не шло ни в какое сравнение с моими нахальными ожиданиями…
Холодная тьма, укутывающая внутренние покои Храма, заметно поредела и как-то необычно поседела, превратившись в жалкую, рваную дымку. Чаши с кровью опустели до дна, а нити, питающие бога, ссохлись и повисли тощими, серыми жгутиками. Огромный куб льда подтаял и уныло сочился крупными каплями вонючей, склизкой жидкость, ничуть не напоминающей воду. А сам Ледяной бог превратился в сгорбленную мумию трясущегося, свернувшегося в позу эмбриона старичка, жалобно взирающего на меня мутными, слезящимися глазами. Шикарные черные кудри сползали с черепа, превратившись в жидкие, пегие пряди. От его былой мощи, устрашающей красоты и самовлюбленного величия не осталось и следа.
– Отец! – отчаянно вскрикнула я, бросаясь к ошметкам льда. – Что с тобой?
Морщинистые веки чуть дрогнули, клешнятая ручка мучительно тряслась, пытаясь прикрыть зрачки от столба яркого света, льющегося из кулона Оружейницы:
– Дочка! – прокаркал старик, и я содрогнулась, явственно расслышав нотки гордости, четко различимые в этом умирающем, слабом голосе. Но это же просто невероятно! Почти мертвый, побежденный, поверженный – он все-таки гордился мной, своей дочерью, и моими победами! Мудрость и доброта сломленного врага намного превзошли духовные качества бестолкового победителя! Я зарыдала, метнулась к отцу и исступленно обняла кусок холодного льда. Отец рассмеялся коротким лающим смехом, скоро перешедшим в болезненный кашель:
– Девочка, твои объятия согревают мою душу, но еще быстрее они растапливают магический лед!
Я громко выругалась и отступила:
– Ты меня узнал?
– Скорее догадался, – усмехнулся старик. – Все родовые признаки на лицо, а твоя удаль и отвага напомнили мне о собственной молодости!
– А маму ты помнишь? – робко спросила я.
Уродливое лицо, похожее на скорлупу грецкого ореха, смягчилось и разгладилось:
– О да, – одними губами произнес Бог, и сладостный вздох несбыточной мечты сотряс его впалую грудь. – Время, проведенное с ней, стало самым счастливым периодом моей жизни. Но, увы, ей я принес лишь горе и боль потери…
– Не надо, – сочувственно попросила я, – не вини себя. Я думаю, она любит тебя до сих пор!
– Она жива? – потрясенно выкрикнул отец, боясь поверить, но вкладывая в эти слова последние силы некогда мощного тела. – Ты не ошибаешься?
– Да, – радостно кивнула я. – Она очень больна, но не умерла, и сейчас находится на Поющем острове.
Ледяной бог рванулся, будто стремясь немедленно выйти за пределы своей прозрачной тюрьмы. Лед пошел крупными трещинами. Я испуганно закричала, умоляя отца остановиться:
– Не делай этого, ты погибнешь!
– Ну и пусть, – старик упрямо наклонил почти лысую голову, на мгновение становясь бывшим королем Мором, сильным и решительным. – Пусть! Я бы с удовольствием отдал свою жизнь, лишь бы спасти ее, мою королеву, и как-то облегчить участь родового проклятия, настигшего тебя!
