«Я увидел перед собой старика с большой седой бородою, немного сгорбленного, с лысиной, во фраке, застегнутом на несколько пуговиц, и с Анненским крестом на шее, сбившимся на сторону, и с торчащими сзади тесемочками… Он говорил медленно, с расстановкой, часто задумываясь» (15 декабря 1887 г.).
После личного знакомства Константин Константинович все чаще обращается к лирике Фета, ее влияние так велико, что некоторые стихи великого князя можно назвать подражанием творчеству старшего товарища по перу.
«Последние два дня я зачитываюсь Фетом, привез все книги его стихов из города. Не могу от них оторваться… Фет кажется всех мне милей из современных поэтов» (4 июня 1888 г.).
Переписка между поэтами становится чуть ли не еженедельной. Лишь изредка Фет по-братски журит Константина Константиновича за отдельные промахи в поэтических строчках, в подавляющем большинстве высказываний восторгаясь творчеством августейшего поэта. Когда в августе 1891 года Константин Константинович попечалился ему, что муза уже полгода не посещает его, Фет пытается приободрить унылого великого князя:
И сам ты храм любвеобильный,
И усладительной волной
В него влетает зов всесильный,
Колебля свод его живой.
Пускай чредой неутомимой
Теснятся трудовые дни,
Но помним мы, что там незримый
Орган безмолвствует в тени.
Когда затихнут не мгновенье
И блеск, и шум — тогда лови
И мир души, и вдохновенье,
И нам запой слова любви.
Фет с каждым годом стремительно дряхлеет и 22 ноября 1892 года умирает. За пять лет переписки он отослал великому князю 118 писем, Константин Константинович ему — 91 письмо. Последнее сочиненное и записанное в тетрадь стихотворение Фета — ответ на письмо великого князя, пожелавшего ему скорого выздоровления от приступов удушья:
Когда дыханье множит муки
И было б сладко не дышать,
Как вновь любви расслышать звуки?
И как на зов тот отвечать?
Привет Ваш райскою струною
Обитель смерти пробудил;
На мне вскипевшею слезою
Он взор страдальца остудил.
И на земле, где все так бренно,
Лишь слез подобных ясен путь,
Их сохранит навек нетленно
Пред Вами старческая грудь.
Константин Константинович с гордостью, к которой примешивалась грусть, записал о смерти Фета:
«Голос его оборвался на обращении ко мне» (1 декабря 1892 г.).
Но не оборвалась память великого князя о замечательном поэте. Константин Константинович берется за подготовку посмертного издания его книги, распределяет неопубликованные стихи по разделам, вычитывает корректурные листы.
«Более всего занимает меня теперь приготовление к печати полного собрания стихотворений Фета» (17 февраля 1893 г.).
Августейший поэт преклонялся перед Афанасием Фетом и почитал его творчество неизмеримо выше своего.
К.Р. — Фету
на пятидесятилетие его писательской деятельности,
28 января 1889 года
Есть помыслы, желанья и стремленья,
И есть мечты в душевной глубине,
Не выразить словами их значенья,
Неведомо таятся в нас оне.
Ты понял их: ты вылил в песнопенья
Те звуки, что в безгласной тишине
Пленяют нас, те смутные виденья,
Что грезятся лишь в мимолетном сне.
Могучей силой творческого духа
Постигнув все неслышное для уха,
Ты угадал незримое для глаз.
И сами мы тех сердца струн не знали,
Что в сладостном восторге трепетали,
Когда, чаруя, песнь твоя лилась.
Аполлон Майков
Не менее, чем с Фетом, Константин Константинович ценил свою дружбу с Аполлоном Майковым. Познакомились они 30 октября 1885 года на одном из великосветских вечеров.
— Вы с детства, Аполлон Николаевич, чувствуете себя поэтом? — когда их представили друг другу, спросил великий князь.
— Нет, ваше высочество. Мой отец занимался живописью, и я собирался идти по его стопам. К тому же императору Николаю Павловичу, когда он пришел в нашу мастерскую, понравился мой рисунок Распятия, и он купил его. Но однажды стихи вылились как-то сами собой. Вскоре Бенедиктов напечатал мой стишок в «Одесском журнале» и его заметил Белинский, живопись была заброшена… Да что я все о себе… У вас же тоже, ваше высочество, стихи есть? Не сочтите за труд прочитать что-нибудь.
Великий князь смутился:
— Нет-нет, это одно любительство.
— А вы не стесняйтесь, ваше императорское высочество.
Константин Константинович ненадолго задумался и решил прочитать одно из своих любимых стихотворений, написанное в начале лета прошлого года:
Повеяло черемухой,
Проснулся соловей,
Уж песнью заливается
Он в зелени ветвей.
Учи меня, соловушко,
Искусству твоему!
Пусть песнь твою волшебную
Прочувствую, пойму.
Пусть раздается песнь моя
Могуча и сильна,
Пусть людям в душу просится,
Пусть их живит она;
И пусть все им становится
Дороже и милей,
Как первая черемуха,
Как первый соловей!
Майков с восторгом отозвался о стихотворении и заверил великого князя, что он истинный поэт и обязан продолжать творчество. Забыв о неравенстве происхождения и возраста, они, как два юнца, не обращая внимания на происходящее вокруг, увлеклись пылкой беседой.
«Он небольшого роста, очень худ, с окладистой седой бородой и проницательными глазами. У него есть что-то добродушное, детское в лице, особенно когда улыбается, причем выражение лица его совершенно меняется. Я весь вечер говорил с ним одним… Я был в восторге от знакомства с Майковым и намерен с ним видеться» (30 октября 1885 г.).
Настоящая дружба и переписка завязались после посылки великим князем Майкову 10 сентября 1886 года своей первой книги. Уже спустя несколько дней он получил ответ, слова которого о стихах августейшего поэта ободряли и радовали: «Я прочел их несколько раз и скажу, что они производят самое отрадное впечатление и именно, когда являются в виде сборника».
Майков, как и Фет, высоко оценил лирику Константина Константиновича, которая сохраняла старые заветы стихосложения, ощущение лучезарности окружающего мира.
