В последние пять лет жизни Константин Константинович поостыл к чтению художественной прозы. Забот хватало и без нее, а силы и жизненная энергия угасали.
Любовь к России
Что может быть более славным и понятным, чем словосочетание «любовь к России»! За исключением революционера В. И. Ульянова, католика В. С. Печорина и немногочисленных иных личностей, все подданные российского государства, даже если ненавидели родину, признавались в любви к ней. Пальму первенства в этом святом чувстве чаще всего отдают славянофилам середины XIX века. Почему? Ведь гораздо больше любвеобилия по отношению к русскому народу и русскому образу правления источали высшие государственные чиновники, полупридворные литераторы и популярные священнослужители…
У славянофилов была особая любовь — надсадная, существовавшая одновременно с жестким порицанием многого как из прошлого, так и настоящего своего отечества. Иван Аксаков писал в 1854 году: «Я занимался целый год чтением грамот и актов, и это чтение заставило меня разочароваться в древней Руси, разлюбить ее и убедиться, что не выработала она и не хранит в себе начал, способных возродить Россию к новой жизни».
Славянофилам приходилось наскоро, с ошибками, безжалостно перечеркивая настоящее, под плетью правительства и насмешками большей части интеллигенции вырабатывать схему пути возрождения любезной сердцу России. «Положение славянофилов самое незавидное, — писал отец Ивана Аксакова Сергей Тимофеевич. Их считают старой партией, остатком бояр, которые хотят прежнего невежества и власти. Иван еще больше отчаивается, чем я».
Дух славянофилов укрепляла вера в счастливое будущее отечества. Увы, последователи превратили их деятельность в карикатуру, считая своей главной задачей осаживать всякого, кто скажет плохое слово о России. Они забыли, что выздоровлению предшествует боль.
Первое не книжное, а обретенное самостоятельно чувство любви к России у Константина Константиновича возникло на чужбине. Ему стало не хватать привычного бытия, душевная тоска не укладывалась в обычную речь — только в стихи.
* * *
Растворил я окно, — стало грустно невмочь, —
Опустился пред ним на колени,
И в лицо мне пахнула весенняя ночь
Благовонным дыханьем сирени.
А вдали где-то чудно так пел соловей;
Я внимал ему с грустью глубокой
И с тоскою о родине вспомнил своей,
Об отчизне я вспомнил далекой,
Где родной соловей песнь родную поет
И, не зная земных огорчений,
Заливается целую ночь напролет
Над душистою веткой сирени.
Майнинген 13 мая 1885
Несется благовест… Как грустно и уныло
На стороне чужой звучат колокола.
Опять припомнился мне край отчизны милой,
И прежняя тоска на сердце налегла.
Я вижу север мой с его равниной снежной,
И словно слышится мне нашего села
Знакомый благовест: и ласково, и нежно
С далекой родины гудят колокола.
Штутгарт 20 октября 1887
В поэтических строках великий князь сумел выразить чувство, которое давно теплилось в нем.
«Тоска по родине у меня бывает днями то сильнее, то слабее. Мне иногда кажется, что, когда я поеду в Афины
[119], меня уже не будет так тянуть домой, как теперь. Не происходит ли эта тоска не столько от привязанности к родине, как от неудовольствия настоящей обстановкой?» (24 ноября 1882 г.).
Чувство привязанности к привычному месту обитания свойственно и птице, и зверю. Просвещенный человек должен понять прошлое и настоящее своей страны, чтобы, подобно славянофилам, деятельно участвовать в изменениях к лучшему окружающей действительности, плодотворно трудиться на благо соотечественников.
Константин Константинович понимает, что не салонные разговоры, а серьезные книги позволят овладеть необходимыми знаниями. Круг его чтения весьма разнообразен: «Записки императрицы Екатерины II», «История кавалергардов» Панчулидзева, «История моего знакомства с Гоголем» С. Т. Аксакова, «Окраины России» Ю. Ф. Самарина, «История Русской церкви» митрополита Макария, «Руководящие деятели духовного просвещения в России» Чистовича…
Каждая прочитанная книга получает оценку великого князя, созвучную воззрениям славянофилов, но скорее эмоциональную, чем исследовательскую.
«Прочитал царствование Иоанна III по Костомарову. Этот историк производит на меня такое же неприятное впечатление, раздражающее впечатление, как отрицательные статьи в «Вестнике Европы», иногда статьи Стасова, поэзия Надсона, Мережковского и комп[ании] и т. д. Костомаров, где только может, подольет яду, разбранит, уколет, это какое-то змеиное шипение» (10 декабря 1888 г.).
О «России и Европе» Н. Я. Данилевского:
«Чудесная книга. Давно не попадалось мне такого хорошего чтения. Что за умный и светлый взгляд на историю» (19 августа 1893 г.)
«Прочитал в один присест книгу покойного Юзефовича «Несколько слов об исторической задаче России». Про нее говорил мне А. Н. Майков. Она напечатана в двухстах экземплярах и не допущена цензурой для продажи. Превосходные глубокие взгляды на историю России и надежды на ее будущее» (27 июня 1895 г.).
О книге «Император Александр I, его жизнь и царствование» Н. К. Шильдера:
«Б ней много нового и так увлекательно, что не оторваться» (14 сентября 1897 г.).
О «Сборнике мыслей и изречений» московского митрополита Филарета: «По глубине мыслей, верности взгляда и необыкновенной прелести слога эта книжка стоит того, чтобы сделаться настольной у всякого умного и благочестивого человека» (12 ноября 1897 г.).
О книге «Общественное движение при Александре I» А. И. Пыпина: «Мне нравится в ней изображение характера Александра, и нравится беспристрастием, этой необходимой чертой всякого биографа и историка» (6 марта 1906 г.).
«Книга «Вехи» — недавно изданный в Москве сборник статей «левых» — знаменательное явление, оно показывает эволюцию мысли среди людей, которых нельзя заподозрить реакционерами. Они свидетельствуют о несостоятельности нашей интеллигенции» (5 июля 1909 г.).
Константин Константинович читает публицистические книги В. С. Соловьева, К. П. Победоносцева, Л. А. Тихомирова и т. д., часто беседует о прошлом России с историком С. Ф. Платоновым, слушает лекции другого замечательного историка — В. О. Ключевского. Но у него не выработалось славянофильское мировоззрение, он любит Россию без страдания, без деятельного участия в переустройстве общества.
