Много путешествуя по России, Константин Константинович в первую очередь шел в храм и обязательно посещал окрестные монастыри.
«Как только я очутился у руки преподобного Нила Столбенского
[124], мною овладело кроткое мирное молитвенное настроение… С верою и благоговением молился я, припав лбом к руке святого, а архимандрит возложил мне на голову схиму, в которой покоились мощи до их обретения» (19 мая 1889 г.).
Константин Константинович не был полубезумным мистиком, верившим, что мужик перед началом любого дела посещал храм и горячо молился. Он догадывался, что раз страна больна, значит, в ней слаба и вера. Но каждое отрадное явление в Церкви его радовало как ребенка.
«На днях в «Правительственном] вест[нике]» появилось определение С. Синода о причислении к лику святых Святителя Феодосия Углицкого, архиепископа Черниговского. Как отрадно в конце нашего века, в пору безверия и поклонения материи, читать о подобном событии в жизни церкви» (23 июля 1896 г.).
«Принимал бывшего артиллерийского офицера, потом священника, а теперь иеромонаха Серафима Чичагова. Он говорил мне об известном старце Серафиме, скончавшемся в [18]33 году в Саровской пустыни. Старец будто предсказывал, что мощи его прославятся в царствование Николая II, когда будет достроена монастырская колокольня. А ее докончат в наступающем году» (28 ноября 1898 г.).
Искренна ли была молитва, которую возносил к Спасителю Константин Константинович, знал лишь он. Но его стихи убеждают, что великий князь относился к истинным верующим, которые приходят к Богу не ради бессмертия или другой мзды, а чтобы любить Его и тех, ради которых Он взошел на Голгофу.
* * *
Блаженны мы, когда идем
Отважно, твердою стопою,
С неунывающей душою
Тернистым жизненным путем;
Когда лукавые сомненья
Не подрывают веры в нас,
Когда соблазна горький час
И неизбежные паденья
Нам не преграда на пути,
И мы, восстав, прах отряхая,
К вратам неведомого края
Готовы бодро вновь идти;
Когда не только дел и слова,
Но даже мыслей чистоту
Мы возведем на высоту,
Все отрешаясь от земного;
Когда к Создателю, как дым
Кадильный, возносясь душою,
Неутомимою борьбою
Себя самих мы победим.
Иматра 1 августа 1907
* * *
О, если б совесть уберечь,
Как небо утреннее, ясной
Чтоб непорочностью, бесстрастной,
Дышали дело, мысль и речь!
Но силы мрачные не дремлют,
И тучи — дети гроз и бурь —
Небес приветную лазурь
Тьмой непроглядною объемлют.
Как пламень солнечных лучей
На небе тучи заслоняют —
В нас образ Божий затемняют
Зло дел, ложь мыслей и речей.
Но смолкнут грозы, стихнут бури,
И — всепрощения привет —
Опять заблещет солнца свет
Среди безоблачной лазури.
Мы свято совесть соблюдаем,
Как небо утреннее, чистой
И радостно тропой тернистой
К последней пристани придем.
Стрельна 21 августа 1907
«Царь Иудейский»
Одно из первых стихотворений Константина Константиновича, появившееся в печати, было на библейскую тему — «Псалмопевец Давид»
[125]. Одно из последних произведений и самое значительное в творчестве великого князя посвящено главному евангельскому событию — Распятию Христа.
В письме к академику Ф. Е. Коршу от 25 мая 1913 года Константин Константинович признавался: «„Царь Иудейский” — плод замысла, одобренного еще в 1886 году И. А. Гончаровым. Мне потребовалось более двадцати пяти лет на осуществление этой творческой мечты».
П. И. Чайковский писал великому князю в октябре 1889 года: «Так как Вы имеете счастье обладать живым теплым религиозным чувством (это отразилось во многих стихотворениях Ваших), то не выбрать ли Вам Евангельскую тему для Вашего ближайшего крупного произведения? А что, если бы, например, всю жизнь Иисуса Христа рассказать стихами?»
Но ни Гончаров, ни Чайковский первыми подали мысль о поэме на евангельскую тему, она родилась 26 марта 1882 года в мечтах молодого поэта К.Р.
«Обдумываю свою драматическую поэму, мысль о которой родилась у меня два года назад, в Афинах, на Царских часах в Страстную пятницу. Она будет озаглавлена: «Что есть Истина?» Я увлекся, стал придумывать и сочинил несколько стихов первого монолога Пилата» (4 ноября 1884 г.).
В 1885 году Константин Константинович решился всерьез приняться за поэму, взяв за главное действующее лицо Понтия Пилата. Боялся только, что впадет в повторение других авторов, и не знал, какой должна быть Прокула — жена Понтия Пилата. Великий князь предполагал написать драму в двух действиях о последних днях земной жизни Христа. Спустя несколько дней меняет первоначально задуманный план — показать Пилата высоконравственным римлянином — под впечатлением исторических исследований, где он изображается дурным человеком. После долгих раздумий 15 ноября 1885 года Константин Константинович начинает описывать путь Христа из Иерихона в Иерусалим. Но драма продвигается с трудом и не удовлетворяет августейшего поэта. Тогда он набрасывает монолог члена синедриона Никодима.
«Начал я писать эти строки, разумеется, с молитвой, без которой нельзя приступать к такой работе» (19 января 1886 г.).
Одна задумка сменяет другую, и наконец великий князь вынужден признаться самому себе, что драма не получается:
«Мне кажется, что я еще не созрел для нее» (27 октября 1886 г.)
Константин Константинович более чем на двадцать лет забывает о начатой работе. Лишь 26 марта 1909 года, в Страстной четверг, его вновь потянуло к давно задуманному сюжету. В свой любимый день — Страстную пятницу — великий князь набрасывает новый план драмы.
«Начал ее с изображения торжественного входа Спасителя в Иерусалим. Христа не видно, Он уже въехал в Золотые ворота. Слышны народные клики. В них я строго придержался всех четырех евангелистов. Вставил от себя несколько лиц из народа. Я суеверен: начало положено в святой день — Страстную пятницу. Не предвещает ли это добрый конец? Перед началом помолился и приложил к рукописи образ-складень от Сергея, который всегда лежит на моем письменном столе. Так я делаю часто, когда особенно сильно желаю успеха какому-либо делу: письму, просьбе, сочинению. Восторженные клики народа уложил в стихи пятистопного ямба» (27 марта 1909 г.).
