— Есть, мы его взяли! — Раздавшийся невдалеке голос показался низким, раскатистым, словно весенний гром, а потом в глазах потемнело и… всё.
Пробуждение было… тяжким. И муторным. Голова, словно с похмелья, во рту сухо, а спина затекла и ноет от холода. Должно быть давно лежу, причём, явно не на кровати.
Не открывая глаз, я скользнул потоком внимания по окружающему пространству и еле сдержал мат. Вокруг только каменная, то есть, бетонная толща. Камера квадратная, со стороной не больше пяти шагов, дырка стока в углу и стальная дверь в стене. Толстая, тяжёлая. Окон нет, есть только небольшая отдушина под высоким потолком… и какой-то артефакт в противоположном углу. Видеонаблюдение?
Спустя пару минут, чуть размявшись, я решился-таки подняться на ноги, и оглядеться вокруг собственными глазами, но если с первым всё прошло достаточно гладко, то со вторым вышел облом. В камере царила кромешная тьма без единого отблеска света, так что никакой «кошачий глаз» не поможет.
Я немного разогнал кровь и уже почти избавился от ломоты в теле, когда раздался какой-то скрежет, в двери откинулась задвижка, прикрывавшая отверстие для раздачи пищи, и в камеру ворвался чуть не ослепивший меня луч света.
— Встать! К стене! Руки за голову, ноги на ширине плеч! — Резкие команды резанули по ушам. — Выполнять, тля!
Интересно, «тля», это ругательство, или эвфемизм вертухая, заботящегося о моральном облике заключённого?
Нелепое размышление не помешало мне исполнить приказ, так что спустя спустя четверть минуты, я услышал, как грохочет отодвигаемый засов. С распахнувшейся дверью, в камеру ворвался удивительно свежий воздух… и пара бойцов. А в следующую секунду я еле успел чуть присесть, и зашипел от боли, когда «демократизаторы» прошлись по моим рёбрам. Ну, лучше так. Рёбра поболят и заживут, а вот опущенные почки мне вряд ли кто отремонтирует… если только тётка Ружана возьмётся. Но где она и где сейчас я? Могу и не дожить. Счастье ещё, что рост у меня меньше, чем у взрослого и здесь достаточно темно, иначе бы номер с приседанием не прокатил. А так, эти уроды даже не заметили, что промахнулись. И это хорошо… Охранники не стали терять время зря, вывернули мне руки за спину и, заставив наклониться, потащили к выходу. Пришлось резво перебирать ногами, чтобы не грохнуться по дороге. О том, чтобы распрямиться и идти нормально, речи и не шло. Любая попытка чуть приподнять корпус тут же гасилась ударом резиновой дубинки по плечу. «Чёрный Лебедь», какой-то, чтоб его!
Одно хорошо, пока меня конвоировали… куда-то, я мог спокойно пользоваться своим Даром, и потоки внимания постоянно скользили вокруг, обследуя переходы, галереи и комнаты, встречавшиеся мне по пути. Впрочем, насчёт спокойного использования Дара, я несколько поторопился. Первая же попытка создать простейший конструкт, откликнулась такой болью в шее, словно кто-то горло сдавил, или… ошейник затянул. И это, кстати, не осталось незамеченным моей охраной.
Удар берцем под колено и, падая я едва успел извернуться, чтобы рухнуть на бок, а не пропахать мордой бетонный пол. И тут же посыпались удары дубинок. По плечам, по спине, по голове. Хорошо ещё, что это длилось недолго.
— Встать, сучёныш! — Зычный голос вертухая вновь резанул по ушам. — Ещё раз попытаешься выкинуть какой-нибудь фокус, я тебе все кости переломаю.
— Не надо зверств, сержант. — Перед моим взглядом возникли чьи-то надраенные до блеска туфли. — Ошейник собъёт любое воздействие, так чего ради корячиться? Во вторую допросную его.
— Есть. — Судя по тому, как зашуршала одежда, вертухаи подтянулись по стойке смирно. Но тут же подхватили меня под закованные за спиной руки и втащили в открывшийся справа дверной проём. Автоматика, однако…
Я ожидал жёсткого, привинченного к полу стула, свет от лампы в глаза и прочие «прелести» беседы со злыми следователями, с таким смаком демонстрировавшиеся кинематогрофом в моём прошлом мире, а вместо этого…
Наручники щёлкнули раз, но я не успел насладиться свободой рук, как их тут же зафиксировали у меня над головой. Наручники щёлкнули два, и крюк-карабин, к которому их пристегнули, поехал вверх, заставляя меня встать на цыпочки. А в следующий миг, тело свело судорогой от пропущенного через них тока.
— А вот теперь, поговорим… — Раздался голос, и в допросной, наконец, зажёгся свет.
Глава 4
Это был не допрос. Фарс. К такому выводу я пришёл, когда меня вновь запихнули в ту же камеру… ну, как только пришёл в себя после «сеанса электротерапии», ошибочно воспринятым мною, как пытка. Разряды были не настолько мощными, чтобы вызвать серьёзную боль, зато они замечательно сбивали любую концентрацию, не позволяя сосредоточиться на создании какого-либо ментального воздействия.
— Хотя, со спецоградником на шее, это бессмысленно. Он и без того не позволит оперировать менталом, но… инструкции есть инструкции, даже если они устарели на добрых полсотни лет. — С деланным сожалением в голосе пояснил проводивший допрос офицер, наблюдая, как меня прошивает очередной разряд.
И вот сейчас, отходя от «беседы», сидя на холодном каменном полу камеры, я пытался разобраться в происходящем, и, чем дальше, тем больше убеждался, что весь допрос и предъявляемые мне обвинения, не что иное, как театр. Игра. Фикция. Да, на шестнадцатилетнего юнца подобный прессинг должен был оказать ошеломляющее впечатление, но я-то несколько старше и, несмотря на непозволительный расслабон, не оставивший меня даже после предупреждения Рогнеды, всё же мыслю чуть лучше… и несколько иначе.
Первое, на что я обратил внимание, прокручивая в уме ход недавнего допроса, это его… формальность. Если бы не то и дело, без всякой системы и ритма, встряхивавшие меня электроразряды, его вообще можно было бы назвать беседой-опросом, вроде того, что провёл со мной дознаватель из полиции, после глупого наезда на лавку, бывших штурмовиков какой-то угасшей фамилии. Собственно, если сравнивать оба разговора, то можно прийти к одному довольно простому выводу: допрос был почти полной копией той беседы. Только вместо вопросов о ходе столкновения с бандитами, последний мой собеседник тупо требовал сдать ему «явки, пароли и связных». Иными словами, активно и довольно топорно создавал впечатление, что меня подозревают в шпионаже. Почему я так решил? Ну, кроме очевидной глупости такого предположения ввиду моего малого для профессионального шпиона возраста, впрочем «оправданного» бормотанием офицера-дознавателя о том, что по мнению их службы мне явно больше двадцати лет, был ещё один момент: мне не задали ни одного вопроса о прошлом, никакого интереса к тому, как и где я жил до попадания к Бийским. Никакого интереса к тому, как именно я был «заброшен», ни-че-го! Все вопросы сводились к моей жизни в течение последнего года и к то и дело повторяющимся требованиям выдать явки-пароли. Чёрт, да они даже Горазда Святитского не раскопали! Дурная пьеса, дурные актёры… идиотизм!
От мысли о себе, как об агенте 007, я едва не захихикал, но кое-как сдержался, правда, попытка не скатиться в истерику едва не стоила мне раскрошенных зубов. Всё же постэффекты от «электротерапии», достаточно неприятны. Успокоившись и взяв себя в руки, я встал с пола и принялся наворачивать круги по камере. Так думалось легче.
