Разумеется, они понятия не имели, о чем это я. Мое замужество было трудно объяснить и на французском, и на английском, однако мне все же удалось донести главную мысль: что церемония состоялась и что жених мой убыл. Я рассказала им, что ничего в моей жизни не изменится – включая и мое прежнее имя. Я останусь для всего мира Норой Келли, хотя на самом деле, пусть и втайне, буду Онорой Кили – кстати, это девичья фамилия моей бабушки.
Мадам Симон уже встречала Питера, когда он выступал в роли гида во время моих экскурсий.
«Pas mal», – сказала она тогда. Неплохо.
Никто из них особо не удивился этому известию. Они были пьяны. Я – замужем. Боши наступали.
Конечно, меньше часа назад я заверяла отца Кевина и Питера, что никому не расскажу о нашем венчании. Это была тайна. Но шампанское просто требовало каких-то хороших новостей.
Поэтому весь остаток этого сентябрьского дня мы пили за Питера и меня.
– Мне пора идти, – наконец сказала я. – Нужно попасть домой до темноты.
Садящееся солнце заливало студию чудесным розовым светом. Жаль, что со мной не было моей «Сенеки», чтобы сфотографировать мадам Симон. Мне почему-то и в голову не пришло снять Питера. Какой из меня будет репортер? Мне не хотелось фотографировать германские войска, марширующие по Елисейским полям. А что, если впереди там будет тот генерал из Страсбурга? Боже милостивый, не дай бошам победить. Жанна, где же ты?
– Почему бы мне не проводить вас домой? – предложила я мадам Симон.
– Нет. Я остаюсь тут, – заявила она и снова взмахнула саблей.
– Но разве в вашей квартире не безопаснее? Вокруг Нотр-Дама точно никаких боев не будет.
– Тут вообще не будет никаких боев, – сказала Жоржетта. – Наша армия бросила нас на произвол судьбы. Трусы.
Я была уже почти у двери, когда услышала чьи-то шаги: кто-то поднимался по лестнице.
Мадам Симон встала и вытянула руку с саблей вперед, как заправский фехтовальщик.
– En garde
[156], – помимо воли вырвалось у меня.
Стук в двери показался слишком деликатным для солдата бошей, к тому же этот человек говорил по-французски. Знакомый голос. Луи!
Я открыла дверь, и туда сразу же ворвался Луи Дюбуа.
– Как хорошо, что вы здесь. Я искал вас на квартире, – сказал он мне.
Он возвратился в коридор, подхватил свою треногу и фотокамеру и занес их в студию мадам.
– Сохраните у себя мое оборудование. А вот ключ от моей лаборатории. Как пользоваться проявочной комнатой, вы знаете. Попытайтесь поддерживать бизнес на плаву, пока я не вернусь.
Мадам Симон и Жоржетта стояли, уставившись на него. Еще один безумный момент в этот сумасшедший денек.
– Ох, Луи! Единственными туристами в Париже скоро будут немецкие солдаты.
– Э, дамы, так вы еще не знаете последних новостей! Немецкая армия свернула в сторону от Парижа, – сообщил он.
– Что? Почему?
– Думаю, генералы бошей планируют окружить наши войска. Уничтожить их полностью, чтобы потом войти в Париж уже безо всякого сопротивления. Думают, что мы уже побеждены. Но это дает нам шанс. Мы будем сражаться с ними на Марне. Я сейчас ухожу прямо на фронт в составе нашего парижского отряда и…
Он сделал паузу, а потом вскинул руки одним из чисто французских жестов, которые мне никогда не повторить.
– Мы едем на фронт в тридцати милях отсюда на такси.
Мадам Симон, Жоржетта и я настояли на том, чтобы проводить Луи, и все вместе спустились к ожидавшему внизу такси. Шофер сообщил нам, что вначале поедет к Дому инвалидов, месту общего сбора.
– Может быть, поедете с нами и посмотрите на эту великую кавалькаду? – предложил он нам. – Все такси Парижа мобилизованы для этого.
Когда мы приблизились к этому внушительному зданию, казалось, что оно протянулось на полмили. Я возила сюда тех из своих дам, кому хотелось увидеть могилу Наполеона. Одна из них была удивлена, увидев в холле с трудом передвигающегося пожилого солдата.
– Это было построено как раз для них, – сказала я ей. – Для настоящих «инвалидов» – понятно?
А сама еще подумала: «Очень мило со стороны французов разрешить своим старым солдатам жить прямо в здании военного штаба».
– Посмотрите, посмотрите, – сказал наш водитель.
Мы были уже достаточно близко, чтобы разглядеть сотни автомобилей такси, которые выстроились в плотные ряды, бампер к бамперу, с включенными фарами. Это впечатляло.
Шесть сотен такси до рассвета отвезут шесть тысяч солдат на битву при Марне, объяснил нам шофер.
Он спешно высадил нас из своей машины, которая теперь стала военным транспортным средством.
Мы с мадам Симон и Жоржеттой, как ненормальные, махали руками Луи, который отдавал нам честь, когда его такси становилось в общий ряд. Все водители завели моторы по команде, и процессия медленно и плавно тронулась с места. В некоторых машинах уже были пассажиры, другим предстояло встречать военные эшелоны, но все будут везти подкрепление, столь необходимое французской армии, столкнувшейся с немцами лицом к лицу. Все это нам объяснил один старик, сын которого уезжал вместе со всеми.
Я шла домой с мадам Симон. Жоржетта тоже присоединилась к нам. Сегодня была не та ночь, чтобы оставаться в одиночестве.
– La Gloire
[157], – прошептала мадам Симон, прежде чем провалиться в сон.
Французы при некоторой поддержке со стороны британцев действительно остановили немецкое наступление. Боши не вошли маршем в Париж, но до этого все равно было недалеко. Союзники не выиграли войну. Они просто удержали Германию от победы.
– Теперь война затянется, – сказал мне отец Кевин на следующей неделе в Ирландском колледже.
– Думаю, нам будет лучше направиться в американский госпиталь, – продолжил он. – Надеюсь, им нужен капеллан.
– А я уверена, что им нужна уборщица, – подхватила я.
Прошло несколько недель, прежде чем мы узнали цену – в человеческих жизнях – того, что потом назвали «Чудом на Марне». Официальных цифр никто не сообщал, но один из докторов в госпитале по секрету рассказал отцу Кевину, что в той битве погибло 250 тысяч солдат союзников и 220 тысяч немцев. Убито восемьдесят тысяч французов. И одним из них стал Луи. Он даже не был солдатом… Художник, завсегдатай больших бульваров. Неизвестно, что ему пришлось пережить. Впрочем, а что известно хоть о ком-то из тех парней, которые тогда отправились на ту бойню? Кавалькада из такси была последним моментом общего патриотического порыва. Начиналась жуткая и кровавая мировая бойня.
