– Снимите мою целую часть, – сказал мне один парень, поворачивая голову в профиль. Левую часть лица ему изуродовало шрапнелью.
– Пол, – вздохнула я, – я уже отдала вам десять снимков.
– А мне нужно больше, для моих Марианн из Арментьера, – настаивал он. – Очень приятный городок, такой дружественный прием.
– Спите лучше, Пол. И вы тоже, Джонни, – сказала я.
– А знаете что, Нора? – вдруг вставил Пол. – Этот мальчишка хочет вернуться на фронт, чтобы его признали сумасшедшим и отослали домой. А вот я сам хочу домой, поэтому они решат, что я нормальный, и снова бросят меня в этот ад. Совершенно безумная ситуация.
Я увидела направлявшуюся ко мне Маргарет.
– Уже почти рассвело. Попробуйте поспать хотя бы несколько часов, – посоветовала я им.
Идя через отделение, Маргарет покачала головой.
– Вы не должны позволять им дергать вас подобным образом, Нора, – выговорила она мне. – В особенности этому О’Тулу. Такой болтун может любого заговорить до смерти.
Я засмеялась.
– Так всегда говорила моя бабушка, – пояснила я.
– И моя тоже, – ответила Маргарет.
Хорошо, что я снова была среди своих.
Нам на смену пришли Кати Макмагон и Салли Блейни, а мы с Маргарет пошли в комнату для медсестер, чтобы несколько часов поспать.
Нужно быть поосторожнее с Полом О’Тулом. Отец Кевин выяснил, что он информатор, который докладывает обо всем британскому полковнику, время от времени появлявшемуся в нашем отделении. Не хватало еще, чтобы тот упомянул мое имя Генри Уилсону. Интересно, а полковники знакомы с генералами?
Во второй половине дня мы собрали наших пациентов в одном отделении. Приятно было побыть вместе и послушать отца Кевина, который со своим очаровательным акцентом читал рождественское Евангелие.
– Мира на земле, добра для людей, – начал он свою проповедь. – Я уверен, что никто не хочет мира больше, чем те, кто побывал на войне.
Все кивнули.
– Я бы хотел начать с новостей с Западного фронта.
«Нет, отец Кевин, – подумала я. – Не нужно военных новостей. Только не сегодня».
– Но с вами буду говорить не я, – продолжил отец Кевин. – Сейчас несколько слов скажет Тони.
Рядом с отцом Кевином стоял Тони Халман, водитель «скорой помощи», которому было всего-то семнадцать лет. Мы с Маргарет немного баловали этого парнишку из Индианы.
– Я из Терре-Хот, – рассказывал он мне. – Мы у себя говорим «Терри-Хат», но они тут произносят это название иначе.
Я сказала, что слышала про находящийся рядом городок Сент-Мэри-оф-Вудс. А он рассказал, что часто бывал и в местном колледже, и в монастыре – основателе религиозного ордена, который находится всего в нескольких милях от их города.
– Ордена Сестер Провидения Господнего, – уточнил он.
Я знала об этом месте, потому что сестры этого ордена были учительницами Мейм и Розы в школе Святой Агнессы в Брайтон-парке. А любимая преподавательница Мейм, сестра Бернис, была приглашена к Мейм на свадьбу и сидела на боковой скамье во время венчания.
Славный парень этот Тони, но застенчивый. Не такому человеку вести рождественскую проповедь. Но отец Кевин жестами вывел его вперед.
– Расскажи им, Тони, – подбадривал его он.
Тони несколько раз прочистил горло, прокашлялся, а затем произнес:
– Я был на фронте недалеко от Фландрии. Узнав, что в одном из отрядов Французского иностранного легиона воюют американцы, я поехал встретиться с ними. Там был один парень из Чикаго по имени Фил Райдер. У них даже был свой чернокожий повар. Дела у них неважные. В окопах стоит вода, несколько дней лили дожди. Зато настоящих боев там немного. Но немцы находятся в каких-то пятидесяти ярдах от них, и каждая из сторон может начать стрелять в любой момент. Так что упаси Господь поднять голову слишком высоко. А вчера утром вдруг ударил мороз. Грязь на ничейной полосе замерзла. Фил Райдер опасался, что какой-нибудь тупоголовый генерал вдруг скомандует им атаковать немецкие позиции.
Он неожиданно остановился и посмотрел на солдат.
– Я не хотел обижать ваших генералов, но…
– Да мы знаем их, парень, – перебил его Пол О’Тул. – «Тупоголовые» – это еще мягко сказано. Можно сказать, комплимент.
– Продолжай, Тони, – подтолкнул его отец Кевин.
– Как бы там ни было, но я решил у них заночевать. У меня была с собой бутылка бренди и…
Он опять умолк.
– Да все нормально, Тони, можешь продолжать, – успокоил его отец Кевин.
– В общем… – сказал Тони. – Луна взошла рано. А потом пошел снег, который начал падать на ничейную землю, в воронки от снарядов, на колючую проволоку. Один из наших закричал, что в немецких окопах видны огни. «Что за вспышки? Что они там затевают?» – удивлялись мы. А потом Фил принес бинокль. «Господи! – воскликнул он. – У них там рождественские елки». И точно, немцы установили три елки на бруствере своих окопов и украшали их свечками совершенно открыто. Они представляли собой отличные мишени, и один из наших парней поднял винтовку. «С Рождеством, гуннский ублюдок», – прошипел он. Но Фил опустил дуло его ружья в землю и крикнул об этом сержанту, который приказал: «Отставить огонь, ребята!» Из окопов вышли теперь уже толпы немцев. Они стояли на краю траншей и пели «Тихая ночь» на немецком. Ну а наши парни ответили им «Первым Рождеством» – на французском, конечно. Потом Фил затянул на латыни «O, придите, все верующие». Меня этому тоже научили монашки, сестры провидения. И мы все запели «Adeste Fideles». Немцы присоединились к нам, и в итоге все пели уже вместе. Потом несколько немцев направились в нашу сторону, и наши ребята тоже вылезли из окопов. Нужно сказать, что французское правительство раздало каждому солдату на Рождество по банке консервов, и один из наших отдал свою банку немцу. Я был в самом центре событий и своими глазами видел, как немцы вытащили свои консервы, которые им выдали их командиры, и стали меняться с французами. Мы все стояли в кругу и беседовали под снегом, который продолжал падать в лунном свете. Некоторые французские солдаты обрывали пуговицы со своих мундиров и меняли их на немецкие пуговицы. А повар-негр вынул губную гармонику и сыграл нам «Спустись ниже, желанная колесница». Похоже, обе стороны знали эту песню и начали подпевать. Потом он сыграл «Взгляни на Рейн». Ну, тут немцы уже вопили во всю глотку, а за ними мы запели свою «Марсельезу». В общем, получился целый концерт. Тут вышел один из их офицеров и крикнул нам, что хочет встретиться с кем-то из наших. Короче, офицеры договорились между собой, что в ближайшие несколько дней они воевать не будут. Один из германцев крикнул на английском: «Есть среди вас американцы?» – «Есть», – ответил ему Фил. Оказалось, что тот парень родился в Милуоки, но еще ребенком вернулся обратно в Берлин. Где его и призвали в армию. «Это какое-то безумие, – сказал он. – В этой войне нет нашей вины. Мы все тут чьи-то мужья, отцы, сыновья и братья. Почему же мы убиваем друг друга?» Я ехал двенадцать часов без остановки, чтобы рассказать вам о том, что произошло с нами там.
