Последний месяц я провела, помогая Мод паковать вещи, которыми она обросла за время жизни в Париже. Она отправлялась домой, в Ирландию, чтобы присоединиться к вдовам жертв 1916 года, которые продолжали борьбу. Очень много лидеров погибли или находились в тюрьме. И дело взяли в свои руки женщины освободительного движения. Я радовалась, что у меня было чем заняться, потому что мое появление в американском госпитале до сих пор не приветствовалось.
– Кто-то там наговорил на вас всякий вздор, Нора, – сообщила мне Мод. – Я пробовала поговорить с миссис Вандербильт. Но в ответ та пробормотала что-то невнятное насчет репутации госпиталя.
– Уилсон, это все Генри Уилсон, – ответила тогда я.
– Мы уезжаем очень рано, – сказала Мод, – так что не нужно приходить провожать нас. Ненавижу эти прощания на вокзале. Кроме того, вы скоро тоже поедете в Ирландию, Нора. Нам нужна ваша помощь там.
– Как-то не похоже, что у меня получится, Мод, – засомневалась я.
Ссориться с клерком из британского консульства я не посмела. И так достаточно тяжело получать подтверждение вида на жительство в полицейском участке. Я не знала, как далеко может зайти неразбериха с наговором на меня. Но жандарм сказал: «Возможно, пришло время мадемуазель возвращаться в свою родную страну».
– Я очень горжусь эффективностью собственных усилий, – продолжила Мод. – Я уже купила билеты и забронировала места на корабле. Барри отправилась в Дублин заранее и уже нашла для нас дом. Так что пару дней поживем в походных условиях тут – и в путь.
Мод была убеждена, что Джон Куинн использовал свое влияние на британцев, дабы отменить приказ о запрете ее въезда в Ирландию. И сейчас к ней отчасти вернулась ее прежняя энергия.
В тесной мансарде было холодно и темно. В Париже было все сложнее и сложнее доставать уголь, а подачу электричества ограничили. Найти сахар, овощи и фрукты стало вообще невозможно.
– Тащи-ка сюда бочонок, – позвала Мод Шона.
Он устроился под самым свесом крыши и читал при свете свечи, укрывшись грудой одеял. Изольда сидела в другом углу, задумчиво смотрела в мансардное окно и курила. Деревянный бочонок, который Шон вытащил на середину комнатки, напоминал те, что я видела в магазине у Пайпера в Бриджпорте. Мод сняла крышку, и послышался хорошо знакомый мне запах.
– Яблоки, – подтвердила мои догадки она. – Джон Куинн присылает их на Рождество каждый год. Мы возьмем немного с собой, а остальное оставим вам.
– Спасибо, Мод, – поблагодарил отец Кевин. – Вы очень добры.
– Да, – кивнула я.
– Давайте несколько попробуем прямо сейчас, – предложила она.
Шон дал каждому по яблоку. «Они побольше, чем pommes во Франции», – подумала я, откусывая свое. Эти были более хрустящие и такие сочные. Это вкус Америки, вкус родины.
– Джон говорит, что это яблоки из его родного штата Огайо, – пояснила Мод.
– Яблочные сады у нас расположены по всему Среднему Западу, – прокомментировала я, – потому что Джонни Яблочное Семечко
[176] после революции прошел там, сажая семена яблок.
– Великая страна Америка, – подал голос отец Кевин. – После Французской революции – гильотины. После вашей – яблони.
– Да уж, – согласилась я.
Воображаемый коттедж, где мы жили вместе с Питером Кили, уже переместился на берег озера в Висконсине. Но от Питера по-прежнему не было вестей.
– Мы пойдем, Мод, – сказал отец Кевин, когда мы доели свои яблоки. – Уже темнеет.
Фонарей на улицах осталось очень мало, и в Париже было пустынно этими декабрьскими вечерами.
Театральность Мод не предполагала объятий и прощальных поцелуев, но тогда она взяла меня за плечи.
– Спасибо вам, Нора, – сказала она.
Мод все же быстро приобняла меня, а потом – и отца Кевина. Думаю, я буду по ней скучать. Возможно, мы с ней больше никогда не увидимся.
Мы были уже почти у двери, когда услышали чьи-то шаги на лестнице.
– Должно быть, консьержка, – высказала предположение Мод. – Никто больше сюда подниматься не может.
С этими словами она открыла дверь.
На пороге стоял британский офицер.
– Я – майор Лэмптон.
– Пришли убедиться, что мы уезжаем? – спросила Мод. – Заверяю вас – так оно и есть.
– Это я и так вижу. Однако я только что получил телеграмму из Лондона, из Военного министерства, – сказал он. – Вы можете выехать в Англию, но в Ирландию ехать вам запрещается.
– Вы ошибаетесь, майор. Вот, взгляните на мои документы.
Мод сунула ему свой паспорт, но он даже не взглянул на него.
– Все это аннулируется, – небрежно бросил он.
– Но они не могут… – начала Мод.
Однако майор перебил ее:
– Мы находимся в состоянии войны. В Ирландии введено военное положение, а вы представляете угрозу для национальной безопасности.
– Я? Но я ведь ничего такого не сделала. Вы отпустили своих пленников, арестованных после восстания. Констанция Маркевич сейчас на свободе, а она ведь командовала отрядом, участвовавшим в боях, – привела свои доводы Мод.
– Военное министерство не может руководить действиями политиков. К сожалению, – добавил он.
Я вспомнила, как Генри Уилсон жаловался на политиков, которых он называл «деятелями в женских платьях».
– Но мадам Макбрайд всего лишь хочет посетить могилу своего мужа. Можно ли разрешить ей приехать в Ирландию хотя бы на короткое время? – вступил в разговор отец Кевин.
– Будет лучше, святой отец, если вы будете заниматься исключительно своими религиозными обязанностями, – ответил ему майор.
– Мадам Макбрайд ухаживала за ранеными и помогала в вопросах военной экономики… – пытался продолжать отец Кевин.
– Да вы, похоже, не понимаете простого английского языка. Миссис Макбрайд запрещается появляться в Ирландии. Возможно, ее американская подруга, присутствующая здесь, сможет предложить мадам Макбрайд покой в Соединенных Штатах. Ваш дом, мисс Келли, если не ошибаюсь, находится в Чикаго?
Боже мой, он меня знает. Это конец. Правда, он, похоже, был не в курсе моей официальной кончины. Вероятно, просто наводил справки обо мне в американском посольстве. Но все равно – он узнал меня. И это пугало.
– Французы уже теряют терпение в отношении иностранных граждан, шпионящих в пользу их врага, – сказал он. – И то, что вы женщина, вас не спасет.
– Ваши заявления возмутительны, майор, – сказала Мод. – И я требую извинений.
