А я думала о генерале Уилсоне, который готов был скорее подтолкнуть Британию к мировой войне, чем пойти на малейшие уступки Ирландии. Ну почему англичане не могут позволить ирландцам управлять своей страной? Все эти рассуждения о правах малых народов в их устах звучат как сущая болтовня.
Нам вынесли сэндвичи – толстые ломти черного хлеба с толстым слоем масла и белым куриным мясом – и кружки с чаем. Я заметила, что рыбаки и торговцы не едят.
– Прошу вас, – сказала я и подвинула половину моего бутерброда ближайшему ко мне рыбаку.
– Спасибо, но я не буду, – ответил тот.
Он искоса посмотрел на священника своего прихода. Боже мой, им и так особо есть нечего, а они отдают эту еду нам. Что делать?
– Мистер Дженсон, – нашла выход я, – мне выдали деньги на ужин в Дублине, а поскольку я ужинала у друзей, то, возможно…
Сирил поймал мысль на лету:
– Давайте сюда, Нора. Я организую несколько порций сэндвичей для наших хозяев, а также, может быть, и пару капель créatúr, как это здесь называется.
Он ушел на кухню. Этот Сирил с каждым днем нравился мне все больше и больше. Возвратился он с широкой улыбкой на лице.
– Нора, – сказал он мне. – Вы не поверите, что я увидел в кухонное окно.
– И что же?
– Солнце. Почему бы вам не прогуляться на улице, пока мы будем перечислять все совершенные преступления?
Я вышла, и передо мной открылся он – залив Голуэй. Блики солнечного света играли на волнах. Он действительно очень походил на озеро Мичиган, за исключением того, что здесь мне был виден противоположный берег. Погодите-ка… Да, это холмы. Те самые зеленые холмы графства Клэр, о которых столько рассказывала нам бабушка.
Я стояла на участке пустого пространства перед заливом. Здесь была только зеленая трава, домов не было. И это странно, потому что хижины стояли и позади меня, и справа, и слева. А тут – ничего.
К пирсу причалили рыбацкие шхуны. Небольшие компактные суденышки с красными парусами.
– Púcáns, – сказал кто-то у меня за спиной.
Рядом стоял один из рыбаков.
– Púcáns, – повторила я.
Это слово почему-то казалось мне знакомым.
– Моя бабушка родилась на берегах залива Голуэй, – сообщила я ему.
– А где именно?
– Этого я не знаю, – вздохнула я.
– Как можно такого не знать? – удивился он.
Из паба неторопливо вышли Сирил, мистер Дженсон и остальные мужчины.
– Приличная погода для вашей поездки в Коннемару, – сказал Сирил. – Там и в ясный день довольно уныло, а под дождем – просто безрадостно.
Пятеро мужчин уселись в наш большой автомобиль назад. За рулем был Сирил. Я – рядом с ним. Кроме того, на переднем сиденье вместе с нами устроился наш новый проводник.
– Познакомьтесь, – сказал Сирил. – Джон О’Коннор.
Это был очень красивый мужчина, высокий, лет тридцати с небольшим. Темные волосы, синие глаза. Так вполне мог бы выглядеть какой-нибудь мой дядя. Парни в Голуэе были покрупнее тех ирландцев, которые встречались мне в Дублине. Он не слушал Сирила, продолжающего болтать, а просто смотрел в окно. Затем вдруг обернулся и всмотрелся в дорогу позади нас.
– Не думаю, чтобы «черно-коричневые» уже встали, – сказал ему Сирил. – Отсыпаются с похмелья. Они тут половину времени пьянствуют. А чего от них еще ожидать? В конце концов, они ведь в основном уголовники. Сидели себе в тюрьме за то, что, например, сперли кошелек у пожилой дамы, или еще за что, и вдруг – бац – и уже в солдатах. Получили оружие и возможность все крушить.
– Но поглядывать за этим все же не помешает, – возразил Джон О’Коннор.
– Это старая Болотная дорога, – рассказал он нам, когда мы свернули прямо в окружение гор. – А это Двенадцать Бенов.
«Горы моего Питера», – подумала я.
Сейчас они выглядели восхитительно на фоне синего неба: на голой коричневой земле были разбросаны зеленые лужайки, на которых виднелись белые пятна пасущихся овец и какие-то желтые цветущие кусты.
– А что это за кустарник? – поинтересовалась я.
– Дрок, – ответил Сирил.
– Или утесник по-нашему, – подхватил Джон О’Коннор.
– Красиво, – сказала я.
– Жаль только, что мы не можем питаться красивым ландшафтом, – проворчал Джон.
Сирил фыркнул, но Джон на самом деле улыбнулся. Думаю, он тоже был неравнодушен к этим потрясающим пейзажам.
– Сверните на этот луг, – попросил Джон. – Хочу вам кое-что показать.
Сирилу эта идея не понравилась.
– У нас мало времени. Не хочу возвращаться затемно.
– Это важно, Сирил, – настаивал Джон.
– Объезд, джентльмены, – объявил Сирил комитетчикам.
Сирил подъехал к еще одной хижине – черной и обгорелой. Ее крыша провалилась внутрь, от стен осталась лишь груда камней. Дом был брошен, вокруг никого. Отсюда открывался прекрасный вид: внизу – море, а неподалеку – еще и озеро.
– Красиво, но разрушено. Ладно, поехали дальше, – пожал плечами Сирил.
– Мы должны выйти. Это дом Патрика Пирса, – сказал Джон О’Коннор.
– А, вот оно что, – ответил Сирил.
«Питер был здесь, когда молодой дублинский учитель строил это уединенное пристанище», – подумала я. «Пирс влюбился в Ирландию буквально у меня на глазах», – рассказывал Питер.
Члены комитета вышли из машины и направились к разрушенному коттеджу.
– Ломая его, «черно-коричневые» устроили тут пирушку, – сказал Джон О’Коннор. – Они пили портер, орали песни и проклинали нас всех. Местные фермеры видели все это, но ничего не могли поделать, чтобы их остановить.
– Бедняга Пирс, – вздохнул Сирил.
Некоторые комитетчики согласно кивнули.
– Послушайте, джентльмены, – взял слово мистер Дженсон. – Вы же знаете, что мы никоим образом не можем быть политизированы в своих оценках. Это чисто гуманитарная миссия.
– Да, мистер Дженсон, – ответил Сирил. – Но стране нужны свои герои.
Я подошла поближе к дому, фасад которого выходил к озеру. И заметила на пороге букет из красных и желтых цветов.
Джон О’Коннор шел за мной.
– Примулы, – пояснил мне он. – Они раньше в изобилии разрослись вокруг этого коттеджа самосевом. В это время они как раз цветут, но «черно-коричневые» перекопали все что могли. Они не могут допустить, чтобы хоть что-то ирландское произрастало свободно.
– Но кое-кто все же пытался их восстановить, – заметила я. – У меня есть один друг, который прежде жил тут с Пирсами. Питер Кили из Карны, может, слышали?
