Алиса снова тихонько запела:
– О Ирландия, Мать Ирландия!
Ты по-прежнему любишь их больше всего,
Тех бесстрашных, кто, смело сражаясь,
Пал на твою бесталанную грудь.
Но ни один из твоих погибших
Не бился в бою более отважно,
Чем те, кто сегодня идет навстречу своей судьбе
По мосту в Тумбридже.
– Здорово, – сказала я, – но очень печально. Как судьба мистера Рочестера, обгоревшего и слепого.
– За исключением того, что Родди Маккорли был реальным человеком. Когда он сражался в рядах Объединенных Ирландцев, ему было всего девятнадцать, – вздохнула она.
– Совсем юноша, – согласилась я.
– Он уже почти уехал в Америку, – продолжала Алиса, – но его предали.
– Очень жаль, – сказала я.
А про себя подумала: вот бы Господь помог всем мятежникам скрыться в Америке. И чтобы песня эта звучала иначе: «А молодой Родди Маккорли приехал в Бриджпорт и завел себе семью».
О Ирландия, Мать-Ирландия, разве ты не хочешь быть бабушкой? Почему тебя всегда нужно изображать с мертвым ребенком на руках? Дедушку Патрика, вероятно, повесили бы, как Родди Маккорли, если бы он вовремя не сбежал и не приехал в Чикаго.
– Он уехал, чтобы спасти нас, – рассказывала мне бабушка Онора. – Деньги, которые он заработал, копая канал Иллинойс-Мичиган, означали, что мы с Майрой сможем уехать и увезти твоего отца и всех твоих теть и дядь с собой. Все мы живы только благодаря ему. Так что ты обязана ему жизнью, Онора. Как и все твои кузены, кузины и все их дети на много поколений вперед.
А я тогда сказала:
– Ух ты. Я очень рада, что ему удалось сбежать!
Теперь Алиса рассказывала мне о том, какой эффект производят стихи, опубликованные в ее газете Shan Van Vocht.
– А Shan Van Vocht ведь означает «старая женщина», верно? – уточнила я. – Это и есть Ирландия – shan van vocht.
Мне всячески хотелось показать ей, что я все-таки не полная невежда.
– Это такое же название, как у реки Сена, – еще одна богиня, – завершила свои рассуждения я.
Питер Кили рассказывал мне про эту связь. Я действительно тосковала по нему. А отец Кевин так ни словом о нем и не обмолвился.
– Да, – кивнула Алиса. – Богини часто ассоциируются с озером, ручьем или родником. Все это – порталы в иной мир. В то же время публикуемые нами стихи и песни предлагают людям вход в иное измерение через их воображение. Для ирландцев очень важно знать о своем славном прошлом, о том, что мы всегда сражались против угнетателей.
– И проигрывали, – возразила я.
– Сейчас все по-другому. Мы по-настоящему объединились. Протестант, католик и диссентер вместе – это тема многих стихов Анны. Вы, возможно, слышали о ней как об Этне Карбери.
– О, так вот почему я не узнала ее по имени.
– Выйдя замуж за Шеймуса Макмануса, она взяла себе литературный псевдоним. Он тоже был поэтом. Она боялась, что по фамилии их будут путать.
Здорово. Замужняя революционерка. Святая женщина, но не девственница и не мученица.
Но тут Алиса скорбно потупилась:
– Как это ни печально, она умерла через год после своей свадьбы.
Ничего себе!
– При родах? – попыталась угадать я.
– Нет, какие-то проблемы с желудком, кажется. Прошло уже почти десять лет, однако Шеймус поддерживает, так сказать, огонь в очаге. Вам не попадалась книга ее стихов, которую он издал? «Четыре ветра Эйринн»?
– Нет, – ответила я.
– Нужно будет прислать вам экземпляр. Она имела большой успех. Интересно, любят ли в какой-то другой стране поэзию так, как любят ее в Ирландии?
– Там все стихи патриотические? – спросила я.
Если Этна любила этого парня, Макмануса, возможно, она написала также что-нибудь романтическое, что-то такое, что я могла бы вспоминать, думая про Питера. Поэтому я поинтересовалась:
– Была ли там любовная лирика?
– Я что-то ничего такого не припомню, – ответила Алиса. – Не забывайте, что Мод и мы с ней были Дочерями Эрин и видели в искусстве лишь способ воодушевлять народ. Я экспериментирую и во время наших выступлений показываю с помощью проекционного аппарата слайды на экране под соответствующую музыку.
– Как в кино, – заметила я.
– Да, – подтвердила она.
– Здорово! – вырвалось у меня. – А я могла бы вам помочь. Ведь я фотограф. – Внезапно я осознала, что раньше никогда не произносила этого вслух. И я повторила: – Я фотограф.
– Просто замечательно! – отозвалась она. – Мне необходимы красивые ландшафты. Когда вы планируете приехать в Ирландию?
– Скоро, – ответила я.
Я действительно думала так, получая от нее конверт с деньгами.
Но отец Кевин категорично заявил, что никаких поездок в Ирландию у меня не будет.
– Вы сейчас для них безобидная американка. И должны таковой остаться.
Безобидная американка, но с растущим банковским счетом, на котором уже сорок тысяч франков – восемь тысяч долларов.
– Сколько винтовок можно купить на эти деньги? – поинтересовалась я у отца Кевина.
– Эрскин Чайлдерс сейчас как раз ведет переговоры по этому поводу в Гамбурге, – ответил он.
И тогда я задала ему вопрос, с которым не могла бы обратиться к этим величавым дамам:
– Отче, а вас не смущает, что это оружие может… ну… убивать людей?
– Может, но не будет, Нора. В этом все и дело. Когда гомруль будет принят голосованием, британцы увидят, что мы вооружены и не уступаем Ольстерским волонтерам, и вот тогда…
– …они введут собственные законы.
– Верно, – сказал он. – Теперь вот что. На следующей неделе приезжают последние две женщины: одна в понедельник, вторая в среду.
– Опять поэтессы? – улыбнулась я.
Но отец Кевин лишь с улыбкой кивнул:
– Да, они самые. Катарина Тайнен и Алиса Ферлонг. Кстати, о поэтах: вы должны попросить Катарину рассказать вам про ее друга Хопкинса.
– Кого-кого?
– Джерарда Мэнли Хопкинса. Иезуита и поэта.
– Который писал патриотические стихи? – уточнила я.
– Вовсе нет. Он преподавал в Университетском колледже Дублина. Боюсь, в Ирландии он был не слишком счастлив. Видите ли, он был новообращенным и в Дублине чувствовал себя не очень уверенно. Тем не менее Катарина рассказывала мне, что он обожал выезжать за город, в сельскую местность. Она прислала мне одно замечательное стихотворение, написанное им, и я часто повторяю про себя его первую строку: «Восславим Бога за пятнистый, пестрый мир»
[130]. Для Катарины и ее мужа Хопкинс был членом их семьи.
