* * *
В последнее воскресенье июля в Ирландской часовне многие молились у алтаря о мире. Воздух был теплым и тягучим – то был один из дней, когда дышалось с трудом. Сидя на скамье, я обмахивалась молитвенной карточкой, словно веером. Питера по-прежнему не было, и отец Кевин о нем ничего не слышал. Да, просто чудесно. Не нужно быть гением военной стратегии, чтобы взглянуть на карту и заметить, что Бельгия находится как раз между Францией и Германией. Я думала о немецких солдатах в Страсбурге, об их остроконечных касках, о том, что Питер в Левене находится у них на пути. Но был и один положительный момент. Отец ректор и еще целый ряд священников решили не возвращаться в Париж после ежегодной поездки в Ирландию. За главного теперь был отец Кевин.
Вернувшись после причастия, я держала во рту облатку и, закрыв глаза, очень серьезно и сосредоточенно молилась. «Я откажусь от сладкого, – сказала я Иисусу, присутствующему во мне. – Даже от вина». Что еще? От секса? Ну, много баллов не заработаешь, отказываясь от того, чего у тебя и так нет. Ладно, я прощу Генриетту. Я буду оставаться мертвой для всех безо всяких жалоб и недовольства. Соображая, что бы еще пообещать, я почувствовала, как кто-то тихонько сел на скамью рядом со мной. Я приоткрыла глаза. Господи Иисусе, Дева Мария и Иосиф. Это был он. Питер Кили. Я судорожно втянула воздух и глотнула свою облатку, не успев даже должным образом поблагодарить Небеса.
Вот и рассуждай после этого о силе святой молитвы. Он улыбался мне, улыбался прямо в церкви. Крайне сдержанный профессор Кили улыбался мне.
После мессы я пригласила отца Кевина и Питера пообедать со мной в «Л’Импассе». «Ну пожалуйста, пожалуйста, – просила я, – нужно отметить». Внезапно мне показалось, что Господь все-таки не допустит этой войны. Я почему-то даже была уверена в этом.
Мы шли по улице де Риволи. Над головой медленно собиралась сплошная гряда дождевых туч. Чтобы охладить обстановку, чтобы разредить густой тяжелый воздух, нам нужна была гроза.
По пути меня все время подмывало рассказать Питеру, как я собирала деньги на винтовки, как возила их в Страсбург, как перехитрила немецкого генерала, как…
Но я знала, что нужно держать язык за зубами.
Я лишь сказала:
– А что, наши друзья Чайлдерсы уже отправились в свое морское путешествие под парусом?
Но ни Питер, ни отец Кевин мне не ответили. Оба во все глаза пялились на прохожих, хотя лично я очень сомневалась, что женщина с ребенком может быть секретным агентом.
Наконец отец Кевин сказал, что британский флот блокировал немецкие порты и это очень затрудняет любое путешествие.
Я представила себе Молли Чайлдерс и Мэри Спринг Райс, которые застряли на яхте, набитой винтовками, в каком-то немецком доке. Миллионы людей и машин пришли в движение по всей Европе, а мы полагались на маленькую яхту, которой управляли две немолодые дамы. В голову закралась мысль: неужто и это ирландское восстание – очередное мертворожденное дитя?
Людей в «Л’Импассе» было немного. Большинство ресторанов вообще закрылись на grande vacance – большие каникулы.
Месье Коллар продолжал работать весь август, обслуживая торговцев с рынка Сен-Антуан, который не закрывался никогда. Месье был рад видеть нас. Мадам выглянула из-за стойки с кассой, занимавшей одну сторону крохотного зала, и кивнула нам. Я рассказала отцу Кевину и Питеру, что Коллары торгуют также фуражом, поэтому в течение всей недели в тупике Гемене постоянно толпятся лошади и повозки. Но в это воскресенье тут все было тихо. Месье Коллар провел нас к столику под навесом на тротуаре, где ощущался слабый ветерок.
– Я тут никогда не заказываю, – заявила я. – Доверяю месье сделать выбор за меня.
Месье улыбнулся.
Отец Кевин согласно кивнул.
Но Питер спросил насчет steak et pommes frites. Месье Коллар напыщенно ответил:
– В ресторане «Л’Импассе» подают все самое лучшее в Париже, а следовательно, и во всем мире.
– Моя мама всегда готовила для нас немного говядины в воскресенье Гарланда, – сказал Питер, – дожидаясь, пока мы вернемся после подъема на гору Кро-Патрик.
– Вот оно что, – сказала я.
– Вы ведь ничего не поняли из того, что он сказал, да? – заметил отец Кевин.
– Да.
– В Ирландии последнее воскресенье июля называется воскресеньем Гарланда, и это начало торжества Лугназа, предшествующего празднику урожая первого августа, – пояснил отец Кевин.
– Лугназа, – повторила я.
В памяти всплыли смутные воспоминания из рассказов бабушки Оноры.
– Это название в честь древнего бога Луга, – добавил Питер.
– Собственно говоря, это была гора Луга, на которой постился святой Патрик, – вставил отец Кевин.
– Погодите, как это? Святой Патрик и языческий бог? Вместе? – удивилась я.
– Ну, по крайней мере, на словах, – ответил Патрик.
Что бы это значило?
Но в этот момент к нам подошел месье с нашим обедом. Идеальное холодное филе лосося для нас с отцом Кевином и по тарелке овощей. На стейке Питера высокой горкой были уложены pommes frites. Я все еще не могла привыкнуть к тому, что мясо тут нарезают так тонко.
– Когда-нибудь, – сказала я Питеру и отцу Кевину, – мы съездим в Чикаго и вот там уж попробуем настоящий стейк – толстый и сочный.
В ответ – тишина. Питер положил нож и вилку и пристально смотрел на меня. Что я такого сказала? Он что, читает мои мысли?
– Ох… Послушайте, я ничего не имела в виду…
Боже мой. Все эти грезы о том, что мы с Питером уедем в Чикаго, что Родди Маккорли жив-здоров и счастливо живет со своей возлюбленной в Бриджпорте, казались еще более нереальными теперь, когда я была официально мертва. Хотя если бы я появилась там с настоящим ирландцем и вдобавок патриотом, то смогла бы как-то объяснить свою скоропостижную кончину.
Тишину нарушил отец Кевин.
– А я бы хотел увидеть Чикаго, – сказал он. – Половина моей родни разбросана где-то по Америке.
Питер ничего не говорил. Интересно, сообщил ли ему отец Кевин о том, что моя сестра объявила меня умершей? Эй, возьми себя в руки, Онора Бриджет Келли. Человек отсутствовал полтора года. Ты ему неинтересна, и он относится к тебе как к посторонней.
«Имей хоть немного гордости!» – приказала я себе и очень официальным тоном произнесла:
– Отец Кевин говорил, что в Левене вы обнаружили настоящие сокровища. Есть там что-то столь же ценное, как фрагмент книги Келли?
Вместо ответа Питер прижал палец к губам, призывая меня помолчать, хотя рядом никого не было, только французская супружеская пара и двое их подростков-сыновей за столиком через проход, да и то в нескольких метрах от нас. Странно. Они сидели совершенно молча. Может быть, прислушивались к нам. А потом до меня дошло, что эти два мальчика будут призваны в армию, когда во Франции начнется мобилизация.
