Мужчина весело хмыкнул, всё ещё разглядывал меня.
- Спасибо. – От меня отвернулся, а у Петровича, совершенно меня не стесняясь, спросил: - Новое приобретение?
Мой начальник бессильно развёл короткими ручками.
- Что поделать, Давид. Свету забрали в гостиницу. Лизавета в декрет ушла.
- Серьёзно? – ухнул посетитель. – Как у вас всё интересно. А меня всего месяц не было.
- Как поездка?
- Замечательно. Дед результатами доволен.
Всё это я уже слышала с расстояния, про меня больше никто не вспомнил, и к столику гостя повёл сам Николай Петрович. А я позволила себе ненадолго зажмуриться.
Бывает же такое. Наваждение.
3
На следующий день у нас с Анькой был выходной. После недели, проведённой в стенах ресторана, это казалось странным, оказаться на воле, предоставленной самой себе. Правда, мы этот день решили провести не совсем на воле, решили почтить память родственников и отправились на городское кладбище. Купили цветов, для мамы я купила букет разноцветных живых хризантем, и направились на могилки. Анька болтала без умолку, и совсем не про вечное и печальное. Снова прицепилась к Полинке и к её папику. Где-то ей повезло с ними встретиться вчера вечером, видимо, по пути с работы домой. И теперь разговоров и возмущения ей должно было хватить на весь день. Она даже не замечала, что я больше молчу, лишь киваю в ответ и иногда поддакиваю. Аня сгребала облетевшие листья в кучку, и трещала про то, какая Полинка циничная и продуманная особа, раз согласна с пожилым мужиком, за деньги…
Я же присела на скамеечку, смотрела на фотографию мамы на памятнике и вздыхала. Затем поднялась и фотографию протёрла. Голову склонила на бок, так можно было подумать, что мама мне улыбается. Именно мне.
Не заметила, что сестра остановилась, наблюдает за мной. Потом она негромко и осторожно спросила:
- Грустишь?
- Конечно, грущу, - созналась я. – Всегда буду грустить.
Анька подошла и в порыве чувств обняла меня со спины. Вот за это я сестру и люблю. Она может казаться резкой, несдержанной, может кричать и ругаться, но вот в такие моменты, важные и трудные, никогда не оставит. Подойдёт и обнимет, и останется рядом.
Я запретила себе плакать, но глаза всё-таки вытерла, затем сделала глубокий вдох, сбрасывая с себя печаль. Сказала:
- Всё хорошо. – И переспросила: - Так что ты говоришь?
Анька махнула пыльной тряпкой.
- Да я про Полинку, - пробормотала она. – Это не важно.
- Почему это не важно? Она нам родня. Хоть, и названная.
- Я бы сказала: не званная. Но, знаешь, она ведь за этого папика замуж собирается. Я тебе точно говорю.
- Может, она его любит?
Анька голову подняла, посмотрела на меня, после чего выдала сокрушительное:
- Ага, любит! Устроиться она поудобнее хочет.
Я пожала плечами.
- Имеет право. Ей с ним жить, и ей с ним спать. Пусть поступает, как хочет.
- Это, конечно, но всё равно несправедливо.
- Это чем?
- Лида, она ни дня в своей жизни не работала. Только и мечтает о том, чтобы поудобнее устроиться. И побогаче. Разве мы с тобой такие?
- А предложи тебе олигарх замуж, - усмехнулась я, - ты бы тоже о любви рассуждала?
- Олигарх? Где их взять, олигархов? Ты хоть одного вживую видела?
- Нет.
- Вот именно. А ты в Питере жила!
- Ань, я на метро ездила. А олигархи в метро не спускаются.
- Спускаются, я читала. Некоторые специально за женой.
- Сказки ты читала, - отмахнулась я.
Анька отвернулась от меня, походила вокруг, высматривая, что бы ещё сделать полезного. После чего вдруг вздохнула. А Анька вздыхала редко, это была моя дурацкая привычка, а не её.
- А так иногда хочется, - сказала она.
Я через плечо обернулась. Насторожилась от её мечтательного тона.
- Чего?
- Любви. – Сестра ко мне обернулась. – Знаешь, такой, как в кино или в романе. Чтобы не спать, не есть…
- Мозгами не пользоваться, - подсказала я.
- Лид, а ты когда-нибудь так влюблялась? – Сестра смотрела с любопытством, потом вдруг указала на фотографию моей мамы. – Скажи, как на духу. Признайся.
- Да в чём признаваться? – удивилась я. – Чтобы не спать, не есть? Не помню такого.
- А Мишка? Замуж же хотела.
- Ну, хотела. И ты за Витьку своего хотела, и даже вышла. Тоже не спала, не ела?
- Ага, - кисло отозвалась Анька. – На десять килограмм с этим обалдуем поправилась, не помнишь что ли?
- Да я то помню.
- А так хочется, чтобы раз и всё, - она щёлкнула пальцами почти перед моим лицом. А я вдруг вспомнила, что этой ночью как раз-таки спала плохо. И странно подумать из-за кого. Из-за мужика, которого видела первый раз в жизни.
- Кстати, о мужиках, - не удержалась я. – Расскажи, из-за кого мне вчера Петрович взбучку устроил? Выговаривал потом минут десять, словно, я президента проворонила.
- А кого ты проворонила?
Я прикинулась задумчивой, хотя, отлично помнила и имя, и как выглядит.
- Кажется, он называл его Давидом.
- А, Давид. – Анька лицом просияла. – Да, Давид вчера вернулся, видела его в зале. Его несколько недель не было, даже скучно. Он хоть улыбнётся, «привет» скажет, не то что некоторые. Снобы.
- Кто он такой?
- Давид Кравец. Его дед антиквар, говорят, богат, как Кощей Бессмертный. Но об этом никто ничего достоверно не знает, потому что он из дома не выходит много лет. Кажется, это какая-то болезнь.
- Агорафобия, - подсказала я негромко.
- Вот, точно, она! Представляешь, сидеть в четырёх стенах годами? Бр-р. Но при этом он отлично управляет семейным бизнесом, у них династия. Их главный магазин находится в исторической части города, можно сказать, под стенами Кремля. И деду Давида ещё от его деда достался. По крайней мере, так говорят. Может, врут. – Анька равнодушно пожала плечами.
- А внук, значит, на дедушкином содержании?
- Давид? – Анька, кажется, удивилась моему высказыванию. – Нет, он у деда правая рука. Тот в доме сидит, под охраной, со всеми своими цацками и сокровищами, а Давид по городам и весям разъезжает, и даже по заграницам. Вот сейчас, говорят, где-то в Европе был. – Сестра снова вздохнула, и это уже начинало тревожить. – У некоторых жизнь интересная.
- Да уж.
- А ты чего заинтересовалась им? Понравился?
