Я кивнула. Всё-таки иногда Давид вёл себя странно, и это раздражало. Но я не была уверена, что у меня было право раздражаться на него, а уж тем более, устраивать допросы.
- Как мне себя вести с твоим дедушкой? – спросила я через какое-то время.
Этот вопрос вызвал у Давида удивление.
- В каком смысле? Веди себя, как обычно. Как Лида.
Я улыбнулась его словам. А потом решила пояснить своё беспокойство.
- Он, наверняка, человек своеобразный… насколько я слышала. А ты приведёшь меня в дом. И что скажешь? – Мне, на самом деле, было любопытно, как Давид меня представит.
- Скажу, что ему жутко повезло. Что красивая девушка решила свести с ним знакомство. Ты только сразу не разбивай стариковское сердце, дай ему порадоваться.
Я заулыбалась. Кивнула, как прилежная ученица.
- Хорошо.
Вот только всё оказалось не столь хорошо и мило, как расписывал Давид. И Борис Иосифович Кравец вряд ли тосковал по женскому обществу. После пяти минут знакомства с ним, я начала приходить к выводу, что он вообще не способен тосковать по кому-либо. Ну, кроме внука, наверное.
Семейное гнездо семьи Кравец меня поразило. Хотя, я и ожидала чего-то подобного. Точно знала, что спокойной и равнодушной после этого визита не останусь. Слухи они хоть и слухи, но на пустом месте никогда не рождаются. А тут сокровища, тайны и миллионы, и никто ничего толком не знает и своими глазами не видел. А всё почему? Потому что спрятано всё за высоким забором, и доступа чужим на священные земли нет. Огромная территория с лесным массивом на ней, была огорожена высоким забором, хотя на расстоянии полутора километров вокруг никто и не жил. Всё тот же лес, те же высоченные сосны, безлюдно и тихо. От кого прятаться – не ясно. Хотя, возможно, не ясно одной мне, а вот семья Кравец отчётливо понимают, от кого себя оберегают.
Мы с Давидом въехали на территорию частного владения, массивные ворота за нами закрылись, и я, признаться, впервые в своей жизни, почувствовала себя в сказке. В страшной сказке. Когда неожиданно темнеет, тебя накрывает тревога, ждёт неизведанное, и ты понимаешь, что это вряд ли лесные феи и волшебные единороги у начала яркой радуги. Скорее уж предчувствуешь, что через минуту окажешься у дверей мрачного замка, и на тебя из заросшей плющом башни будет посматривать какое-нибудь неблагообразное чудище. С неясными, порочными мыслями в голове. Почему-то я была уверена, что у всех чудищ в голове именно порочные мысли.
И сейчас, стоило нам оказаться за воротами, мне показалось, что на улице резко стемнело. Солнце спряталось, ветер затих, и стало как-то тревожно. Конечно же, я себе всё это придумала. Просто мы оказались под тенью высоченных сосен, в них терялся солнечный свет и запутывался ветер, а внизу было тихо и прохладно, казалось, что промозгло. Осень здесь, кажется, жила, именно отсюда приходила в город неподалёку.
Давиду я старалась не показать накрывшего меня беспокойства, потому что оно даже мне самой казалось глупым. Я крутила головой, изображая притворный интерес и восторг, а сама с напряжением ждала момента, когда же увижу дом. И когда увидела, могла только признать, что даже не удивлена. Чего-то в этом духе я и ждала. Хотя, совершенно не представляю, кто в нашей действительности подобное строит. Наши люди привыкли к уютным коттеджам, или к домам а-ля деревенская изба, некоторые особо продвинутые в последние годы стали строить себе нечто похожее на швейцарское шале. А тут, посреди тёмного леса, двухэтажный особняк в викторианском стиле, с множеством небольших окошек, тёмный и мрачный. У дома ни одной клумбы, ни одной скамейки, ничего, что бы сглаживало впечатление или радовало глаз. Ровный газон, подъездная дорожка, строгие линии и скучные цвета. Тишина гробовая, только лес за спиной шумит. Я вышла из машины и замерла, глядя на дом. Это же насколько нужно быть нелюдимым, чтобы жить в подобном месте и носа за забор не высовывать уже который год?
- Давид, ты уверен, что мы вовремя? Точнее, я… Вдруг твой дедушка не в настроении?
- Мой дед, Лида, - начал Давид наставительным тоном, - всегда не в настроении, так что, к нему можно приезжать в любое время.
Замечательно, подумалось мне.
Давид достал с заднего сидения бумажный пакет, захлопнул дверцу машины, а ко мне протянул руку. Улыбнулся легко. Я пыталась рассмотреть в его улыбке попытку меня приободрить, но ничего похожего не заметила. Он просто улыбался. И я запретила себе накручивать себя же, решила довериться любимому, и будь, что будет.
Мы направились к дому, я держалась за руку Давида, закинула голову, продолжая разглядывать дом, и тут уже пришла к выводу, что, не смотря на царящую вокруг мрачность, мне любопытно. Я в подобных домах никогда не бывала. Да и вообще в домах, столь больших и шикарных. Ведь дом, сам участок, говорил о баснословной состоятельности его владельцев. Я глянула на Давида, пытаясь прикинуть: состоятельность в наши дни – это сколько? Я ещё могла представить сумму в десяток, ну другой, миллионов рублей, но дальше фантазия мне начинала отказывать. С самими цифрами, нулями в хвосте, возникали проблемы.
В звонок, хотя он и находился у двери, бронзовый и привлекающий внимание, Давид звонить не стал. Просто толкнул тяжёлую дверь, та беззвучно распахнулась, и мы вошли в холл. И снова мрак. Да что же это такое? Просторный холл, высокие потолки, широкая лестница на второй этаж прямо перед нами, а из освещения лишь электрический канделябр с крошечными лампочками на стене. Давид закрыл дверь, и мы с ним остались в тишине и полутьме. Но его это, похоже, нисколько не смущало.
- Проходи, - сказал он. – Сейчас найдём Люсю, и будем пить чай.
- Кто такая Люся? – шёпотом переспросила я.
- Экономка деда. Она тут всем заправляет.
В гостиной было куда светлее. Дневной свет просачивался сквозь лёгкие занавески и освещал всю комнату. Я остановилась на пороге, разглядывая причудливый интерьер. Надо сказать, что дому явственно не хватало, если не женской руки, то дизайнера по интерьерам. Какого-то единого стиля оформления не было. Зато антикварной мебели, картин на стенах, разных вещей, непонятного для меня назначения, статуэток и даже шкатулок, в избытке. По комнате можно было ходить, как по музею, всё разглядывать, и это заняло бы не один час. Я боялась пошевелиться, совсем, как в магазине антиквариата, опасаясь что-то задеть, разбить или испачкать. В центре комнаты стояла мягкая мебель на гнутых, резных ножках, обитая шёлковой тканью. Она выглядела настолько новой и нетронутой, что когда Давид радушным жестом хозяина указал мне на диван, предлагая присесть, я осталась стоять на месте, не зная, как смогу опустить свою пятую точку, обтянутую юбкой из сетевого магазина одежды, на данное произведение искусства. Это казалось настоящим кощунством.
Я сделала один осторожный шаг, затем ещё один, бочком смещаясь к старинной барной стойке, в которой, казалось, тысяча и один выдвижной ящичек, в желании рассмотреть, и вздрогнула, когда Давид выглянул из гостиной и зычно крикнул в коридор:
