- Пойдём, я покажу тебе дом, и заодно поищем Люсю. Я умираю от голода.
Я поспешила подняться с дивана, шагнула к Давиду, но никак не могла отвести глаз от лица Бориса Иосифовича. Тот сидел с закрытыми глазами, так и держа перстень в кулаке, и то ли молился, то ли медитировал, то ли мысленно разговаривал со своим новым сокровищем, но выглядел он в этот момент крайне странно. А я поняла, что не слишком хочу узнавать этого человека поближе. И уже не радуюсь, что Давид решил познакомить меня со своими родственниками. Что-то мне подсказывает, что их наше знакомство мало тронет.
9
Это был странный дом со странными хозяевами. Давид рассказал мне, что дом Борис Иосифович построил больше двадцати лет назад, даже не дом, а крепость отшельника, и как только смог, так и переселился в эти стены. И за прошедшие пару десятилетий выезжал за территорию считанные разы, а последние пять лет и вовсе ни разу. Даже на свадьбе его не присутствовал, хотя так за неё ратовал. Можно сказать, что союз внука и Алины Потаповой самолично и организовал. Запланировал много лет назад, продумал и молодых людей поженил, так как его старинный друг и дед Алины до торжественного дня не дожил.
- Но он всегда об этом мечтал, - с неприятным смешком сказал Давид, проводя меня по комнатам. Он говорил о своём браке крайне неохотно, а если и говорил, то с язвительностью и насмешкой. Наверное, это должно было показать его несерьёзное отношение и к свадьбе, и к разводу, но со стороны выглядело иначе. Что он до сих пор злится и переживает. И меня это, по понятным причинам, радовать не могло. Каждый раз, как всплывало имя его бывшей жены, меня изнутри будто кипятком обливали. Но я терпела, потому что одно дело чувствовать неприязнь и обеспокоенность, и совсем другое жить в неведении. Уж лучше пусть рассказывает. Я помолчу.
Но находясь в этом доме, я ощущала дикий дискомфорт. Меня даже антикварные вещи, расставленные повсюду, не занимали. Комнаты были заставлены мебелью, завешаны картинами, уставлены бронзовыми статуэтками и мраморными фигурами. Рай для воров. Вот только в каждом углу камеры и постоянно работающая охранная сигнализация. Поэтому я отсоветовала себе приближаться к чему-либо на расстояние нескольких шагов, даже если очень любопытно. То тут, то там замечала мигающие красные огонёчки, и чувствовала себя в музее под пристальным наблюдением. Как здесь, вообще, можно жить?
Давид говорил, что недостаток света в комнатах не случаен, яркий свет вреден для картин, что прохлада, от которой мне постоянно хотелось поёжиться, благотворно действует на дерево и гипсовые скульптуры, и выходило, что это не дом, а музейное хранилище. И среди этого, в холоде и полутьме уже много лет существует Борис Иосифович Кравец, в своём потрёпанном кардигане. Ещё бы у него характер не испортился в такой атмосфере!
Кроме деда Давида в доме постоянно проживала экономка, Люся. Пока мы искали её по дому, у меня была единственная надежда увидеть, наконец, человеческое лицо, простое и радушное. Ведь должен же быть в доме противовес мрачному, нелюдимому хозяину. Но надежды мои не оправдались. Когда я увидела Люсю, мне при знакомстве достался хмурый взгляд исподлобья и негромкое приветствие. Скорее уж женщина что-то буркнула себе под нос, чем со мной поздоровалась. Такая же мрачная личность, как и её хозяин, насупленная, с беспокойно сдвинутыми бровями, в каком-то немыслимом сером балахоне. Она суетливо обмахивала ряд фарфоровых статуэток на комоде и что-то бормотала себе под нос. Мне стало совсем не по себе.
- Люся, я тебя обыскался, - запросто обратился к ней Давид. Взял в руки фарфоровую сову, повертел её в руке, разглядывая, и поставил обратно. – Ты нас обедом накормишь?
- Обед в три часа. – Женщина остановилась, и вместо нас посмотрела на циферблат напольных часов у стены. Её взгляд на нём задержался, и я тоже посмотрела. До трёх часов оставалось пятнадцать минут. – Я накрою на стол вовремя.
- Это было бы неплохо. И перестань уже пыль гонять с места на место. Займись делом поприятнее.
- Борис Иосифович всегда вечером проверяет. А вчера рассердился.
- Рассердился? Ты этому удивилась? – хмыкнул Давид, но Люся оставалась совершенно серьёзной.
- Сказал, что нужно картину с барышней на площади перевесить на другую стену, чтобы на неё днём солнечный свет не падал. А я не догадалась. Смотрю на неё, дура бестолковая, а перевесить не догадалась. – Люся всплеснула руками, огорчённо вздохнула, отложила метёлку для пыли и вытерла руки о цветастый, но застиранный фартук.
Давид же головой качнул.
- Ты не должна об этом догадываться, это не твоя забота. Если ему нужно что-то перевесить, пусть скажет мне.
Люся кинула на него странный взгляд, потом обратила внимание на меня, и, кажется, ещё сильнее нахмурилась. Или расстроилась, по её безрадостному взгляду так сразу и не определишь.
- Люся, это Лида. Она будет обедать с нами.
- Нужно накрыть на ещё одного человека, у нас гости, - пробормотала Люся словно в прострации, и поспешила от нас по коридору. Я смотрела вслед её сутулой фигуре, и боялась даже что-то спросить у Давида, настолько мне всё странным казалось. Вдруг он решит, что тоже стал в моих глазах странным?
- Не обращай внимания, - негромко посоветовал Давид. – Люся хорошая, исполнительная, но ума недалёкого. Несчастная женщина. Наверное, поэтому и способна вытерпеть все капризы деда. Она его боготворит.
- Они живут здесь вдвоём? Ты уверен, что это не опасно?
- Не представляю, кто согласится за ними присматривать. Нормальный человек за день в этом доме умом тронется. А они так уже пятнадцать лет живут. Знаешь, мне кажется, что Люся и в городе ни разу в жизни не была. В селе неподалёку раньше располагался коррекционный детский дом, Люся там работала то ли уборщицей, то ли санитаркой. Не удивлюсь, если там до совершеннолетия и воспитывалась. Жила в комнатке в бараке на отшибе. А потом детский дом закрыли, детей распределили, а ей свезло с моим дедом познакомиться. Уж как они общий язык нашли, не знаю, наверное, потому что Люся всё делала молча. До сих пор как тень по дому передвигается, и деду не мешает. Но как только он её имя произносит, она уже тут как тут, чай ему подаёт, тапочки на ноги надевает. В общем, полная идиллия. Подозреваю, что дед именно этого хотел получить от двух своих жён. Но у тех оказались мозги и характер. – Давид как раз снял со стены приличного размера картину, и на секунду замер с ней в руках. Я подумала, что раздумывает, куда перевесить, а он вдруг на меня посмотрел и усмехнулся. – Представляешь, если он ей всё своё состояние оставит? Что тогда делать?
- Жениться, - брякнула я.
Давид скроил несчастную физиономию.
- Спасибо. Хотя… отец может поработать героем.
- У папы есть Яна, - напомнила я.
Давид пренебрежительно фыркнул. Пристраивал картину на противоположную стену.
- Янка не стена, во имя семьи можно и подвинуться.
