- Оно же не обручальное, - посмеялась я. – А сказки на ночь мне больше не нужны.
- Как скажешь. – Лёня о чём-то призадумался, после чего мне улыбнулся. Взялся за бутылку. – Давай ещё выпьем. – И предложил: - За любовь.
- Хороший тост, - согласилась я.
В общем, если мой приятный во всех отношениях сосед и надеялся на что-то, на какое-то развитие ситуации или проявление чрезмерной симпатии с моей стороны, то он этого не дождался. Но, надо сказать, что когда уходил, особо расстроенным не выглядел. Съел весь салат, поговорил со мной по душам, наверняка, что-то для себя интересное выяснил, а, может быть, и уяснил, и ушёл. Только попросил напоследок, уже стоя в дверях:
- Не грусти. Ты отличная девчонка. А он дурак.
Я, расслабленная тремя бокалами шампанского, насмешливо фыркнула.
- Все мужики дураки.
Лёня рассмеялся над моими словами.
- Как скажешь. Рядом с такой женщиной не стыдно быть немного дураком. Даже приятно.
Я улыбнулась, махнула на него рукой и закрыла дверь. Вздохнула. Что-то не давало мне покоя, скреблось на душе, а я никак не могла понять что.
Прошло совсем мало времени, наверное, минут пятнадцать, а в дверь снова позвонили. Длинно, настойчиво, а я, успев расслабиться и успокоиться, решив, что визит гостя обошёлся без лишних казусов и смущающих инцидентов, в досаде едва не сплюнула. Была уверена, что это Лёня вернулся. Набрался смелости проверить, насколько мне всё равно в отношении бывшего любовника. О котором я, вроде бы, не хочу говорить, но говорю всегда много.
Возникла мысль дверь не открывать, но это было бы совсем глупо, Лёня же прекрасно знает, что я дома. То есть поймёт, что не хочу его видеть, а то и остерегаюсь. Наверняка ему станет неприятно, мне бы точно стало. И я отправилась к входной двери, по дороге быстренько придумывая, как удивлюсь или недоумённо нахмурюсь при виде него. Не поглядев в глазок, я отперла замки, открыла дверь и в первый момент даже не поняла, что передо мной стоит не Лёня. Упёрлась взглядом в тёмные отвороты мужского пальто, а в то мгновение, когда сделала вдох, буквально учуяв знакомый аромат одеколона, меня уже сбило волной, и я словно полетела назад, и оказалась у стены. Это на самом деле было похоже на волну, на удар, вот только всё это время меня держали мужские руки, а потом и вовсе стиснули, прижали к стене, и я сама, как бы и не желая того, подняла голову и встретила поцелуй Давида. Всё происходящее было настолько неожиданно, стихийно, сбивало с толка и уносило вдаль последние здравые мысли. Мы стояли в моей маленькой прихожей, в полумраке, и целовались, как безумные. А ведь ещё минуту назад его всё ещё не было в моей жизни, потому что я всеми силами его от себя гнала.
Давид ногой захлопнул входную дверь, я от хлопка немного очнулась и протестующе застонала, а он отодвинулся от меня, совсем чуть-чуть, перестал меня целовать, и я смогла вздохнуть. Замерла, чувствуя его большие ладони на своих бёдрах, его самого, такого высокого, большого, возбуждённого, совсем рядом, я словно была окружена им, и у меня не было слов, даже мыслей в голове не было, долго, наверное, целую минуту. Я только стояла, вцепившись в его запястья, и сердце бухало в груди. А Давид склонил ко мне голову, прижался лбом к моему лбу и внимательно наблюдал за тем, как меняются эмоции на моём лице.
Я всё ещё держалась за его руки, но это уже не было похоже на сопротивление. Я просто за него держалась.
- Что ты делаешь? – шёпотом спросила я.
- Целую тебя.
- Хороший ответ, - не смогла не признать я. Заставила себя разжать пальцы и больше не цепляться за его руки. Но надо сказать, сделать это было трудно. Такое приятное ощущение – касаться любимого мужчины. Этого можно не замечать, не ценить, когда у тебя это есть, когда ты имеешь право его касаться, в любой момент, а возможность сделать это, уже простившись навсегда, прожигает огнём. Но я сделала над собой усилие, и руки опустила. А Давид продолжал стоять, нависая надо мной, прижимая меня к стене, и дышал. Я была окутана его дыханием, жаром и лёгким ароматом коньяка.
- Ты пил? – спросила я.
- Новый год, - ответил он и улыбнулся.
Никто не умел улыбаться так, как Давид Кравец. Куда уж до него Лёне из соседнего подъезда.
Мне остро захотелось поднять руку и коснуться его щеки. Я понимала, что даже эти поцелуи в моей прихожей мало что значат, Давиду просто взгрустнулось, наверное, захотелось вспомнить, каково это – целовать не жену, а я оттягивала секунда за секундой тот момент, когда придётся попросить его уйти. Внутри всё клокотало, сердце колотилось, а потом вдруг замерло, и стало очень тяжело. И на глаза навернулись слёзы. Но я не позволила им пролиться, отвернулась, прячась от его взгляда, и сделала несколько судорожных вдохов, стараясь обрести равновесие.
Вот только зря старалась. Давид снова склонился ко мне, губы скользнули по моей щеке, и меня окатило жаром изнутри.
- Перестань, - сказала я. – И уходи.
- Лида.
- Ты зачем надо мной издеваешься?
Он вздохнул, тяжело, и как-то безнадёжно. А затем сказал, причём, кажется, сам себе удивлялся:
- Я скучаю по тебе.
Воздух распирал мою грудь, я никак не могла выдохнуть. Казалось, что ещё чуть-чуть и начнёт кружиться голова. В конце концов, я упёрлась руками в его грудь, стараясь отодвинуть от себя мужское тело. Дышать, на самом деле, стало легче. Я нырнула под руку Давида и оказалась на свободе.
- Лида.
Я невольно улыбнулась, но весело мне совсем не было.
- По-моему, раньше ты не произносил моё имя так часто.
Давид оставался в прихожей, привалился спиной к стене и сунул руки в карманы пальто. Выглядел хмурым и дышал тяжело и недовольно. Хотя, даже интересно, с чего ему быть недовольным? Это не к нему в дом ворвались, схватили и теперь тянут из него какие-то признания.
Я прошла в комнату и села на диван. Сложила руки на груди. Если честно, не знала, что делать. Понимала, что самое правильное – это попросить его уйти, какой смысл находиться через тонкую стенку друг с другом и молчать? Да и сказать, по сути, нам уже нечего. Но Давид не уходил, а я молчала, никак не могла собрать волю в кулак и его выгнать. Несмотря ни на что, его присутствие в моей квартире, грело душу. Огонёк был неуверенным, опасно колыхался при каждом дуновении, при каждой моей строптивой мысли, но он горел, и мне хотелось продлить это ощущение чуда, как можно дольше.
Это, на самом деле, мучение. Какое-то бесконечное, тянущее чувство в груди – обнять его или оттолкнуть. Я закрыла лицо руками. Не плакала, просто пыталась отстраниться от ситуации, перестать реагировать только на фоне эмоций.
Давид прошёл в комнату и сел напротив меня в кресло, прямо в пальто. Сидел и на меня смотрел. Снова позвал:
- Лида. – Прищурился. – Ты плачешь?
Я опустила руки, головой покачала.
